Целительница

Слона-то она и не заметила. Это ж надо так крепко спать. Но подумать над этим вопросом как следует не получилось. Вера заметила, как среди деревьев мелькнула тень, потом еще одна. Пригляделась — мужчина бежит, за ним еще один и третий… Одеты по-спортивному, трусят профессионально. Надо же! А народ-то тут продвинутый проживает — с утра на пробежку выходит. Хотела было у Михаила спросить, но постеснялась. До сих пор еще стыдно было за свою выходку, когда посоветовала от мужского бессилия бегать.

Решив, что хватит с нее удивлений на одно утро, Вера скрылась в доме. Накормила Лапулю и себе приготовила царский завтрак из кучи бутербродов с домашними деликатесами и кружки чая. По характерным звукам, доносившимся со двора, догадалась, что Михаил не ограничился расчисткой снега, а еще и дров решил наколоть в придачу. Если она и хотела посопротивляться для приличия, но не позволил здравый смысл. Такая помощь ей только на руку — сама-то она вряд ли сможет махать топором.

День Вера решила посвятить сбору информации — поговорить с сельчанами об Антонине. Время идет, а в исследованиях своих она не продвинулась. Только и записала, что случай с Михаилом. Да и он больше похож на бред душевно больного. Если и дальше так пойдет, то никакую книгу она не успеет подготовить в срок. И тогда огребай стыд и самобичевание лопатой.

Только Вера собралась выйти из дома, как в дверь робко постучали, вернее сказать, поскреблись. На пороге стояла сухонькая старушка с заплаканными глазами.

— Здравствуй, милая! — пролепетала она.

— Вы ко мне? — решила уточнить Вера.

Старушку эту она видела впервые. Но тоже хорошо — первый интервьюируемый пришел сам. Может и для статьи в газету интересная тема подвернется. Она пригласила женщину в дом, настраиваясь на плодотворную беседу и надеясь, что та не пришла к ней жаловаться на болячки и требовать лечения, хотя на душе уже вовсю скребли кошки.

— Ванечка мой, — начала женщина и заплакала.

Вера сбегала за водой. Машинально добавила в стакан ложку меда, пробормотав: «Успокойся!» Заставила старушку выпить все до дна, не выпуская стакан из рук. Только когда у той высохли слезы и разгладилось лицо, прогнав трагическое выражение, разрешила продолжить.

— Один он у меня, сиротинушка. Как мамка с папкой сгинули в полынье прошлой зимой, так и есть мы с ним одни друг у друга на этом свете. Он знаешь, какой ладный? Помогает мне во всем. Не знаю, чтобы я делала без него. Руки золотые. Такую красоту ими умеет делать! Как родителей-то доставали, он увидел и с тех пор заикаться стал шибко. В школе задразнили его совсем. Ходить туда отказывается. А вчерась я его к тебе отправила, полечила чтоб, значит. А он воротился и молчит все. Ни слова не сказал с тех пор.

Осознание прошибло, словно током. Перед ней сидела бабушка того мальчика, что она вчера напугала и про которого умудрилась забыть самым бессовестным образом. К тому же еще и заика. Стыд-то какой! Что если он теперь и не заговорит вовсе? Что же делать? Как разруливать еще и эту проблему, от которых уже спасу нет?

— Я вот думаю, может кто сказал ему что в пути-то? — продолжала старушка, не замечая Вериного состояния. — Или обругал его? Вот и пришла спросить, может ты что знаешь?

Добрая душа! Она даже не подозревает Веру — столько порядочности в этой простой деревенской женщине. Но легче от этого не становилось. Нужно что-то делать и немедленно.

— А Ваня сейчас дома? — уточнила она.

— Дома. Школу опять прогуливает, — горестно вздохнула женщина.

— А пойдемте к вам. Я попробую поговорить с ним. Может что и узнаю.

Гостья радостно засуетилась, а Веру опять затопила тоска. Ну кто она, как не шарлатанка? Да от нее в деревне одни беды! Народ ждет помощи, а она бессильна, как сдувшийся шарик, и пустая, как вон та банка из-под сметаны, остатки которой сегодня доел Лапуля. Но она должна что-то предпринять. Речь идет о ребенке, и отмахнуться она не имеет права. К тому же история его нашла такой живой отклик в ее душе. Она представила, как того дразнят в школе и точно знала, каково ему приходится. В школе и ее дразнили за худобу. Как только не называли: и щепкой, и кощеем бессмертным и даже царевной жабой. Потому чувства ребенка-изгоя понятны ей, как никому.

Подходя к дому бабушки Ивана, Вера залюбовалась резным крыльцом. Оно было похоже на маленький теремок. Ступеньки полые с причудливым узором. Так же необычно смотрелся козырек в виде треугольной крыши. Столбики и перила с балясинами тоже витиевато вырезаны. Поражала фантазия автора. В узорах не было конкретики, сплошной креатив и абстракция. Но сколько природного вкуса, что Вера не удержалась и спросила, кто автор сей красоты.

— Так Ванечка же! Он постоянно что-то мастерит. А какие цветы он у меня выращивает! Вся деревня ходит любоваться. Вот посмотришь летом…

Вот тебе раз! Мальчик десяти лет, а насколько талантлив! И зачем ему школа, раз он такие вещи руками делать умеет? Но за крамольные мысли Вера тут же себя обругала — общее образование еще ни одному истинному таланту не помешало.