Цельняпушистая оболочка

Но вчера она впервые в жизни испытала настоящий страх. Ужас. Настоящую панику. За столько лет лишений и превозмоганий ей казалось, что она уже ничего не боится. Что ей уже удалось преодолеть все дерьмо этого мира. Но тут девушке наглядно указали, насколько сильно она заблуждалась.

В момент, когда чужак направил на неё свой «Макаров» — так он назвал черную штуку, показывая её ночью принцессе, — Сивира увидела в глазах великана свой конец. Она была полностью уверена, что сейчас она умрет. Осознание этого факта полностью сломало всю былую решимость. На ее место пришла отчаянная жажда жизни.

«Я прошла через всевозможные лишения не для того, чтобы сдохнуть на пыльной дороге от лап какого–то уродца» — думала она в то мгновение, обиженная на весь мир. Она вдруг осознала, что не готова к концу. Ни к такому, ни к какому бы то ни было еще. Переживая тяготы службы и работая на износ, она втайне для себя надеялась что это просто сложный старт. Что в будущем все эти усилия окупятся. Это было её целью. Смыслом жизни. И когда все это повисло на волоске от пропасти…

— Н-ненавижу… — проскрипела зубами Сивира.

Она ненавидела пришельца за то, что он показал ей, что фелисина вовсе не такая бесстрашная, как ей самой казалось.

Сплюнув от злости, она заметила полупустую бутыль, лежавшую прямо на дороге.

— Хм… А, ну вас всех в лоток! — дергая хвостом, буркнула офицер, и подхватила пузырек со спиртом.

* * *

— Ох, етить!!! — вскрикнул я, глядя на своё отражение в зеркале.

Теперь ясно, почему на меня так смотрели пробегающие мимо стражники! Весь китель был вымазан в грязи, а лицо, покрытое синяками и кровоподтеками, стало серым от пыли. Жуть. Просто жуть.

Повздыхав для приличия, я достал из вещмешка одежную щетку и принялся отряхиваться. Ё-мое, ну и видок!

Привокзальные девки по сравнению со мной — эталон чистоты и незапятнанности.

Отряхнув одежду, я сунул щетку обратно в вещмешок и пошел на кухню. Вчера ночью я видел там ведро с водой, в него еще очкастая головой ныряла. Умываться водой, в которой побывала инопланетная голова — это, конечно, противно, но я не брезгливый.

Зайдя на кухню, я замер в нерешительности. На стуле сидела Сивира, а на столе лежала пустая бутыль.

Не нравится мне все это…

Заметив движение в проеме, она посмотрела на меня пьяными глазами и, вскинув уши, заорала:

— Пшел вон, ур–род!

Пролетев мимо, пустой пузырь разбился о стену за моей спиной.

Это я‑то урод? И кто мне это говорит!? Пьяная, блин, кошка!? Тут зеркала изобрести забыли!?

— Тебе мало моего уни… Как его!? Позора в общем!? — закричала похмельная мурзилка, — Ты захотел еще и поиздеваться!?.

Мало того, что сумасшедшая, так еще и мозги валерьянкой загубила!

Я хмыкнул и, не обращая внимания на полоумную, пошел в сторону ведра.

Пусть выпендривается, мне–то что? Лишь бы в драку не полезла, а то мне уже хватило. Хотя, думаю сейчас перевес не на её стороне.

Пока я мыл свою морду, хвостатая все не затыкалась.

— Ты наверное думаешь, что крутой, да!? Дума.. Ик!… ешь, что, если ты победил меня, то тебе всё можно!? — продолжала Сивира. — А ну повернись, когда я к тебе обращаюсь!!! — перешла она на визг.

Как же меня это бесит! Ненавижу крикливых баб, а уж тем более кошек! Март на дворе или обо что?! Пора бы её поставить на место.

Я развернулся и вежливо заметил:

— Слышь, младлей, мать твою, у вас на службу по объявлениям набирают!? Хренли ты себя как идиотка ведешь!?

— Что–о–о? — только и протянула овца.

— Хрен в… Я у тебя конфетку отобрал? Или в кашу насрал? Ты чего до меня доебалась!? — уже разозлившись выпалил я, решив расставить все по своим местам.

— Я? До тебя? Ох, да как… ИК… Я могла докопаться до гостя самой принцессы! — издеваясь произнесла она и отвесила мне поклон, попутно хлопнувшись лбом об стол.

Зрелище болезненно кривившейся девчушки, усиленно растиравшей ушибленный лоб, конкретно доконало.

Нет, ну это уже ни в какие ворота. Мне её уже жалко становится!

— Может пойдешь поспишь? А побухать и вечером можно… — мирно предложил я, закончив умываться.

Вид этой пьяной морды напомнил мне о некоторых неприятных эпизодах из жизни.

Мне показалось, что она переживает то же, что когда–то довелось и мне. Да и вообще, всем офицерам когда–либо служившим. Да что там… Даже срочникам довелось.

Разочарование в службе, идеалах и всякая такая байда, короче.

— Да что ты мелешь!? Тебе–то откуда знать, что я должна делать!? — гневно зашикала кошатина, и быстро смолкла.

Должно быть, её удивила нехарактерная задумчивость на моем лице. Не знаю с чего, но отчего–то при виде этой дуры на меня нахлынули воспоминания.

Выпуск из училища, песенка про «молодого мальчика–лейтенанта» и бестолковка парнишки, забитая мальчишескими мечтанями. О великих подвигах и героизме и прочей стандартной фигне из массовой культуры. Мудрые отцы–командиры и сознательные солдаты….

Честь и достоинство, пафос и слабоумие!

Но едва я вступил в должность, как столкнулся с суровой армейской реальностью.