Целое (СИ)

========== Часть 1 ==========

Поначалу они ненавидели друг друга. Они ненавидели то, что теперь ощущали друг друга так же, как и самих себя, каждое чувство, каждая мысль были словно на ладони у другого. Каждая идея или осознание были сразу на двоих. Отвратительное осознание беспомощности. Понимание того, что тот, другой, знает всё о тебе, слышит тебя, ощущает, как себя, было даже мерзче, чем ощущение неповинующегося тела. Каждому в личное пользование остались доступны лишь руки, глаза и несчастный остаток разума, за который оба цеплялись, желая сохранить собственное «Я». Тело же двигалось исключительно, если они оба хотели одного и того же. Хоугиоку оказался слишком жесток.

После… приняли — неправильное слово. Невозможность разделиться стала их вечным проклятьем, которое снять они не могли. Скорее… привыкли. Если вы обречены на существование в одном теле, то приходится искать компромисс. Делили часы, говорили по очереди, пытались работать вместе… но постепенно разум угасал, словно Хоугиоку считал, что в одном теле не должно быть два работающих сознания, решив стереть оба.

— Как же… тяжело думать…

— Не одному тебе… Не ной.

— Ты носил Хоугиоку в себе несколько лет! Неужели ты не можешь ничего сделать?..

— Я… не помню. Не уверен… Мысли путаются…

Пока от них не остались лишь инстинкты и обрывки мыслей, не несущие большой смысловой нагрузки. Мир стал до безумия простым. Голоден — поешь, устал — приляг, кто-то раздражает — убей. Раздражало их всё, от громких звуков до яркого света, но острые лезвия зампакто бесили больше всего. И они убивали это. Если одна пара рук уставала, была вторая, если все руки не двигались, то можно было вцепиться зубами. Если добыча слишком далеко, то можно взлететь на огромных крыльях, чем-то царапающими их сознания. Больше не нужно было договариваться, с новым видением мира стало легко использовать тело вместе.

То, что когда-то звалось Готеем, не могло справиться с ними. Слишком сильная разница в уровне. Они точно истребили как минимум половину, если не больше. Будь у них их прошлый разум, их бы точно не смогли остановить, но безмозглого монстра всё же есть способы одолеть.

Их поймали. Их сковали. Их привели в место со лживым светом, где ходило много-много раздражающих людей, что смотрели на них с исследовательским восторгом. И самый мерзкий, некто, кто что-то цеплял в сознаниях своей размалёванной под монохромного клоуна физиономией, постоянно говорил раздражающе громким голосом, постоянно что-то вкалывал им, отчего ни одна из четырёх рук не двигалась, крылья не шевелились, а зубы сами разжимались.

— Они… Чужие хотят убить нас.

— Чужие бесят нас.

— Мы… Мы ненавидим чужих.

— Мы хотим убить чужих.

Мир стал слишком маленьким. В их мире были они сами, только они, но, казалось, что это было неправильным. Эти мысли они гнали. Они не могут быть ничем иным, они вместе, они одно целое. Это правильно. Так было и будет.

У них хотели забрать Хоугиоку. Не вышло. Они всеми четырьмя глазами смеялись над чужими, но особенно лукаво смотрела нижняя пара с зелёными зрачками посреди чёрных склер. Это всегда приводило в бешенство раскрашенного чужого и он пытался причинить им боль. Бесполезно. Они не ощущали боли.

Их сковали так, что пошевелиться было невозможно. Грубый намордник, не расчитанный под их лицо, жестоко врезался в нижнюю пару глаз. А может, так оно и было задумано? Они молча наблюдали, как их тело оборачивают чёрными лентами. Холодно. Мысли плыли совсем медленно, хуже, чем обычно.

— Мы не хотим снова… во тьму…

— Мы… должны выбраться…

Раздался шум, на который они не сразу обратили внимание. Поняли, лишь когда знакомый им чужой возмущённо что-то закричал. Нечто разрушило стену, обломками засыпав пол комнаты, отчего они ощутили странный приступ ностальгии. Одно выражение лица раскрашенного чужого стоило неудобств.

Новый чужой вошёл к ним. Они ощутили привычную злость, пускай сейчас и притупленную чем-то извне, когда он приблизился. Он был ярким. Волосы были слишком яркие, а сам он слишком шумным. Если бы не оковы, они сломали ему хрупкую шею. Если бы не намордник — вырвали глотку. Но чужой смотрел на них так странно. Сначала с шоком и неверием, как все чужие. А после…

— Что это?..

— Он… жалеет нас…

— Глупости… Зачем?

— Он жалеет нас…

— Урахара-сан. Айзен. Это ведь вы?

Игнорируя всех чужих, он смотрел только на них, пытаясь найти что-то знакомое в существе. Если бы не намордник, они бы уже рычали со злостью и беспомощностью.

— Нам не нравится… Пусть не смотрит так!

— Почему… почему он продолжает смотреть так?

— Мы его знаем?..

— Мы… мы не хотим… убивать его.

Чужой вынул катаны, такие странные, большие, совсем не похожие на те, что они видели. Они успели напрячься, но яркий, рыжий, вспомнили они, рыжий чужой отразил удар катаны раскрашенного чужого. Они говорили, кричали друг на друга, но их сознания слишком сильно плыли, они даже мысли друг друга с трудом слышали и разбирали, понять суть диалога, спора чужих было невозможно.