Она открыла ворота и загнала машину в гараж. Деревянный двухэтажный дом встречал ее темными окнами и распахнутой настежь дверью в сени. Но домушникам не удалось преодолеть стальную решетку на кухню, так что дом не понес никаких потерь за время отсутствия хозяйки. Скорее всего, это были и не домушники, а простая шпана — оборвали яблоки в саду и на дурика попробовали залезть в дом. Но ни умения, ни нужных инструментов у них не было, чтоб преодолеть серьезную преграду.
Светлана включила свет во всех комнатах первого этажа. Она знала, что наверняка не заснет до утра. Во-первых, спала в самолете, во-вторых, из головы не выходил разговор с профессором. Она поднялась в свой кабинет, на второй этаж. Собственно, это была ее мастерская. Все стены большой комнаты были отделаны вагонкой. На полу, на столе и на стенах висели и лежали многочисленные картины. В углу, ближе к окну, стоял мольберт. А через два больших окна днем лилось столько света, что электричество Светлана обычно включала только поздним вечером. Она подошла к окну и посмотрела на свой сад сверху. «Надо будет спилить ту засохшую яблоню», — подумала она, потом повернулась и подошла, к креслу-качалке. Сев в нее, вытянула ноги и, откинув голову, закрыла глаза.
Мысли послушно переключились на Абхазию и море, а потом плавно перешли к профессору. Радовало, что профессор не был ни колдуном, ни экстрасенсом — обычный психоаналитик, почти врач. Это внушало доверие.
Светлана поднялась и решила поискать диктофон с чистыми кассетами. В этот момент зазвонил городской телефон, а через пять минут и сотовый. Начиналась обычная жизнь. Объясняться с кем-либо не было никакого желания, поэтому она отключила телефоны, растянулась в качалке, закурила и решительно нажала на кнопку записи диктофона. Слова потекли ровно, словно давно были заготовлены…
— Что вам надо, господин профессор? В тринадцать лет меня изнасиловал родной отец — это вас интересует? Полагаю, именно подобные факты вам и нужны. Будут в достаточном количестве. Итак…
Глава 2
Первые годы моей жизни текли беззаботно, как и у всех детей из хорошей, доброй и обеспеченной семьи, в обстановке всепоглощающей любви. Мама и бабушка буквально порхали над любимицей. Исполнялись любые капризы, даже самые вздорные. Лучшие игрушки, потом шмотки, кино, модные пластинки, отдых на море в пансионате — все по первому классу. И только отец, бывший военный летчик, а тогда уже офицер МВД, безучастно взирал на эту суету и глухо ворчал: «Избалуете девку». Григорий в силу своей профессии характер имел тяжелый. Он был очень упрямым, терпеть не мог споров, ибо считал себя во всем правым. В порыве гнева становился мстительным и злобным. Под стать характеру была и внешность: невысокий рост, плотная, коренастая фигура, крепкое телосложение, лицо смуглое, с грубоватыми чертами, сросшимися бровями, орлиным носом. Тещу свою, Викторию Андреевну, отец ненавидел люто.
Бабка Виктория характер имела стальной, несгибаемый. Она была завучем в школе и в страхе тюремного режима держала весь персонал. Учителя трепетали, заслышав ее шаги, молодые преподавательницы не пользовались косметикой, не носили брюк и украшений — ужас! В таком же страхе она воспитывала и свою дочь Ольгу, мою маму.
Мама была тихим, безвольным человеком и сопротивления бабке никогда не оказывала. Сколько себя помню, мама всегда как-то виновато улыбалась и никогда не спорила с властной Викторией. Она была натурой романтической, работала в библиотеке, прекрасно разбиралась в литературе и меня приучила читать хорошие книжки. Мама бредила девичьей мечтой — увидеть Париж, словно он обещал ей безмерное и бессмертное счастье навсегда, что бы потом в жизни ни случилось. Она постоянно рассказывала мне о Монмартре, Елисейских Полях, импрессионистах и французских писателях…