Целую ручки

Никакой особой красоты в Игнате Куститском Антон не заметил. Мужик как мужик, волосы с сединой, глаза в морщинах, хоть и небольшой, но явно выпирающий живот. Антон поддакивал Свете, но взгляд задерживал на ее снимках, особенно на тех, чтобы были сделаны на пляже. Фигурка у Светы отличная, пропорциональная, в меру стройная, без костлявости. Антон не любил пышных женщин, но ему не нравились и анорексичные девушки, у которых торчат ключицы и тазовые кости. Света была то, что надо, — аппетитненькая.

Альбом не предназначался для чужих глаз, потому что на одном из разворотов были интимные снимки — Света кормит грудью ребенка. Она ойкнула и быстро захлопнула альбом.

— У меня еще три альбома с Мурлыкой, этапы его роста. Хотите покажу?

— Э-э-э, — замялся Антон.

— Понятно, — улыбнулась Света. — Все родители мучают гостей снимками своего чада. Сами мы постоянно их смотрим. День ото дня не заметно, как малыш взрослеет, а посмотришь на старое фото и поражаешься, как же он переменился, вырос.

Словно услышав, что речь идет о нем, в дальней комнате заплакал Мурлыка.

— Что-то он рано проснулся, — посмотрела на часы и поднялась Света. — Хотя нет, почти два часа поспал. Как время пролетело. Вы уже можете одеться, Антон.

Она вышла из кухни, Антон не спешил сбрасывать хозяйский халат и переодеваться. Он открыл альбом и насладился фото кормящей мадонны. Зачем неожиданно, повинуясь какому-то импульсу, затолкал альбом на дно своей сумки.

Когда Света вернулась с ребенком на руках, Антон уже надел рубашку и куртку.

— Мне пора. Спасибо за хлеб-чай!

— Это вам еще раз большущее спасибо, Антон!

— Света, пока ваш муж отсутствует или когда он будет в командировке, можно мне поработать вашим охранником?

— Благодарю вас, не стоит, — мягко отказала Света.

— Но хотя бы обменяемся телефонами?

Она отвела глаза.

— Понятно. Игнат ревнив?

— Как мавр, — улыбнулась Света.

— Его можно понять. И все-таки я говорю вам до свидания, а не прощайте.

— Всего доброго, Антон!

Спускаясь на лифте, выходя из дома, Антон спрашивал себя: зачем спер альбом? Ведь подозрение без вариантов падет на него. Собирается под девушку клинья забить и выставляет себя мелким воришкой.

Но дальнейшие рассуждения Антона потекли в сторону самооправдания. Во-первых, всегда можно сказать, будто так влюбился, что не выдержал и временно позаимствовал фото. Во-вторых, скоро, когда Света узнает о смерти Игната, ей будет не до пропавших альбомов. В-третьих, это повод снова увидеться, прийти с покаянием. В-четвертых, альбом можно загнать Полине Геннадьевне. Антон решил: если Куститская не даст хорошей цены, он вернет альбом и таким образом вновь встретится со Светой. Как ни крути, он кругом в выигрыше. Правильно сделал, что забрал фотки.

Девичьи грезы

Света помнила запах отца — одеколонно-табачный с ноткой чего-то не поддающегося описанию и очень мужского. Света бережно хранила воспоминание о чувстве веселого блаженного ликования, которое она испытывала рядом с папой. С папой было хорошо, надежно, и ощущение, которому она не знала названия — ощущение безопасности, — навсегда исчезло после ухода папы.

Света забыла, как выглядел ее отец, как разговаривал, как жестикулировал. Только одна сцена врезалась в ее детскую память, но лучше бы стерлась.

Свете исполнилось пять лет, когда мама поймала папу на измене. Мама была очень гордая и выгнала папу. Он умолял простить, говорил, что это случайная, глупая связь. Та самая жуткая сцена: папа на коленях, плачет, бьет головой об пол. Света никогда не видела папу плачущим и разрыдалась в голос.

— Убирайся вон! — театрально показала на дверь мама. — Ты пугаешь ребенка!

Все женщины в душе артистки, только жизнь — не спектакль, в котором завтра можно сыграть по-другому. Папа ушел, потом уехал в другой город. От него остались только алименты. Мама не хотела, чтобы Света виделась с отцом, он смирился и предпочел забыть первый брак. Мамина гордость сослужила отличную службу второй жене папы, которой он наверняка свято хранил верность. Но им самим, Свете и маме, от этой гордости не было радости. Мама больше не вышла замуж и даже романа не завела. Она культивировала убеждение, что все мужчины — биологические машины, запрограммированные на секс, нравственные уроды, бесчувственные к чужой боли. Из лучших побуждений мама внушала эту установку Свете, чтобы дочери не пришлось испытать то, что выпало ей самой. Мама работала в школе и умела вдалбливать ученикам нужные знания, повторяя их бессчетное количество раз.

Света училась в восьмом классе, когда при очередном разговоре о мужской подлости не выдержала и сорвалась:

— Чего ты добиваешься, мама? Чтобы я не смотрела на парней и заводила отношения с женщинами? Была лесбиянкой?

— Нет! — в ужасе воскликнула мама.

— Чтобы я ушла в монастырь? Осталась старой девой?

— Не говори глупостей!

— А какие еще варианты? Быть, как ты, матерью-одиночкой? Извини, но счастливой тебя не назовешь.