Целую ручки

Коллеги по газете, естественно, прочли опус Белугина и немало потешались. В редакционный сленг вошли цитаты, белугизмы, как их называли. На вопрос: «Когда?», например, стал привычным ответ: «Когда скелеты выпадут из шкафов». В отделе информации шутники распечатали крупным шрифтом несколько фраз и повесили на стены. Упор они сделали на белугизмы в описании женских прелестей. Рядом с календарем красовалась метафора: «Ее большая грудь с сосками колыхалась землетрясением средней мощности». На двери каждый выходящий из комнаты мог восхититься сравнением: «Она журчала во время секса, как ненасытная пчела». Рядом с графиком дежурств находилось научно-замысловатое: «Биохимия ее чувств была сложнее квадратуры круга».

Алина Вербицкая заглянула к Олегу Павловичу, начальнику Антона Белугина. Сам Антон отсутствовал, он теперь часто отпрашивался с работы или рвался на выездные задания, которые быстро выполнял, высвобождая время для интернет-боев с глупыми читателями. Олег Павлович отпускал Белугина, потому что испытывал интеллигентское смущение перед этим автором новой волны.

— Читала? — спросил Олег Павлович.

— Тихий ужас! — ответила Алина.

— Когда у него в статьях бредятина проскальзывает, еще терпимо, можно вымарать, вычистить. Но двести страниц бреда — это убивает.

— Антон не замечает, что стал посмешищем в редакции, хотя над ним смеются в лицо.

— В графоманах есть что-то материнское.

— Почему? — удивилась Алина.

— Мать никогда не поверит, что ее ненаглядное чадо — подлец, негодяй и аморальный тип. Графоман никогда не согласится с тем, что его произведение не выдерживает никакой критики. Для него собственный литературный мусор священнее Библии. Тебе жалко Антона? Ведь у вас с ним было. Шуры-муры?

— Было недолго, прошло быстро, — пожала плечами Алина. — Жалко больного идиота, а Белугин — идиот здоровый. Вот если бы у него внезапно проявилась шизофрения, примчались бы санитары со смирительной рубашкой и упекли его в дурдом, я посочувствовала бы, отнесла в больницу передачку. Но, с точки зрения психиатрии, этот чикчирикнутый, с позволения сказать, писатель нормален.

— Верно, — кивнул Олег Павлович. — Плохие стихи или бездарная проза не повод для диагноза. Я ведь пытался с ним поговорить, открыть глаза.

— Представляю, чем это закончилось.

— Он решил, что я старый козел, — тут не спорю. Заявил, что у меня отсутствует вкус и я консерватор в искусстве. А тут извините-подвиньтесь.

— Не расстраивайтесь, Олег Павлович. Ко мне он тоже подкатывался мнение узнать. Я ответила честно.

— Да? — встрепенулся Олег Павлович. — Серьезно?

— Я и трети этих помоев не осилила.

— Но как он отреагировал на твою критику?

— Какую критику? Я честно сказала, что ничего подобного никогда в жизни не читала.

— Хитро, но жестоко.

— Сами же говорите, медицина бессильна.

— Так-то оно так. Но, знаешь, Алина, мне иногда становится страшно: вдруг этих «Скелетов» опубликуют. Приходим мы в книжный, а там в бестселлерах Антон Белугин с фото твоего производства на последней обложке.

— Разрешения публиковать мой снимок на туалетной бумаге я никогда не дам. И с сайта потребовала убрать. А вы, Олег Павлович, слишком мрачно смотрите на жизнь. Идиотов много, они звенят в свои шутовские бубенчики, но в приличный оркестр их никогда не допустят. Меня в Париж на всемирную фотовыставку приглашают, — без перехода сообщила она.

— Поедешь?

— Нет, маме стало хуже.

— Наверное, — мягко проговорил Олег Павлович, — старики не должны воровать шансы у молодых.

— Или по-другому: молодые не должны ради карьерных шансов воровать у себя оставшееся на общение с родными время.

— Славная ты девушка, Алина. Выдать бы тебя за хорошего парня.

— Меня выдать нельзя, я не ордер на квартиру. Коллеги не стали бы зубоскалить, если бы знали, чем кончится для Белугина публикация романа в Интернете. Отдаленные последствия привели к обострению язвы у Олега Павловича.

Из бывших жен Игната Куститского только Лена Храпко владела компьютером. У Юлии Скворцовой никогда не возникало ни жизненной необходимости работать за компьютером, ни потребности гулять по сайтам, пасьянсы она любила раскладывать с бумажными картами. Оксана считала компьютер такой же мудреной штукой, как пульт управления космическими кораблями, по определению ей недоступный. Но именно Оксана первой познакомилась с романом Антона Белугина.

Оксана позвонила Лене Храпко и взволнованно, бестолково застрекотала:

— Тут такое! Такое! Про нас всех и еще про других баб.

— Оксана, ты о чем?

— Книжка, то есть листочки, мне зять принес. Умереть и не встать. Как мы с Игнатом поженились, потом про тебя и Катеньку, про Юлю. Тихая с виду женщина, а всеми собаками заправляла. Довела Игната до того, что он картошку выращивал.

— Оксана, погоди!

— Дальше вообще мрак. Он женился на натуральной ведьме, которая с упырями сношается.

— Оксана, ты здорова?

— На почве ведьмы, которая его заколдовала до печенок, он стал на малолеток бросаться в изощренной форме. Тут такое про секс написано, что во всех местах волосы дыбом встают.

— Где написано?