Настает ночь, Виктор спит. С улицы доносится шум города. В квартире темно, лишь у изголовья кровати мерцают две свечи. Я приподнимаюсь, чтобы задуть их. Виктор поворачивается ко мне спиной, замкнувшись во сне. Быстро проверяю, сколько сейчас времени. Через пару часов я на ощупь оденусь и поеду на вокзал. А пока ночь кажется вечностью. Не потому, что она никогда не кончится, а потому, что ночь и есть вечность. Ночь принадлежит нам. Наша затерянная в космосе капсула. А остальная жизнь – лишь сон.
Виктор тихо бормочет не просыпаясь. Над нами, словно вода, сомкнулась ночь. Я ложусь на спину возле Виктора и медленно погружаюсь в темноту. Утро нас обнаружит, но еще не скоро. А пока мы спим во временной вечности настоящего.
«Я рождена не за тем, чтобы идти проторенной дорогой – моя оригинальная натура толкает меня на поиски своего пути».
Она пришла вечером. Волосы цвета меди, словно лампа Аладдина, блестели в лучах заходящего солнца. Подвижностью черт она и впрямь напоминала джинна, однако держалась уверенно, здороваясь, пожала мне руку.
– Он здесь?
– В моем кабинете. Он считает… считает, что сотворен вами.
В это мгновение дверь кабинета отворилась, и перед нами предстал Виктор Франкенштейн. Питание и тщательный уход под моим присмотром вернули ему здоровый вид. Своей красотой он не уступал Мэри Шелли. Их взгляды встретились. Виктор протянул ей руку.
– Вы Мэри Шелли?
– Она самая, – спокойно, без тени страха ответила Мэри Шелли.
Виктор быстро повернулся ко мне.
– Вы показали ей мои бумаги? Все до единой?
– Она ознакомилась с вашими документами.
– Да. И поэтому я здесь, – добавила Мэри Шелли.
Я разлил по бокалам вино. Мы сели. Я не знал, что еще делать.
– Уничтожьте меня, – попросил Виктор.
Молодая дама внимательно посмотрела на него. Сидящий перед ней мужчина не выглядел сумасшедшим; хотя безумцы довольно часто источают уверенность, которой не хватает здоровым!
– Вы появились на страницах романа, – заговорила Мэри Шелли. – Вы и созданное вами чудовище.
– А я – чудовище, которое создали вы, – горько произнес Виктор Франкенштейн. – И я бессмертен. Я даже не могу умереть, потому что никогда не жил.
– Дорогой мой! – Тут мне пришлось вмешаться. – Если бы я застрелил вас вот этим пистолетом (я вынул оружие из кармана), ваша жизнь подошла бы к концу. Да, сэр! Окончательно и бесповоротно!
– Прошу, застрелите меня, мистер Уэйкфилд! – взмолился Виктор Франкенштейн. – И если я покину это тело, то все равно вернусь позже. Нынешний мой облик – лишь временная оболочка. Я буду существовать вечно, до тех пор, пока меня не освободит мой создатель.
Я печально покачал головой. Я так надеялся, что мой подопечный пойдет на поправку. Теперь, боюсь, Виктор Франкенштейн никогда не покинет стен лечебницы. Несчастный, он бредит!
Впрочем, Мэри Шелли его слова ничуть не напугали.
– Скажите, сэр, как же вы сошли со страниц книги и явились в этот мир?
– По ошибке. Вместо того, чтобы погибнуть во льдах, я оказался здесь, в сумасшедшем доме. А мой злейший враг по-прежнему на свободе и жаждет меня убить.
– И тем не менее вы хотите умереть, – заметил я.
– Я хочу исчезнуть! – воскликнул Виктор Франкенштейн. – Я чувствую себя чужим в этом теле. В ужасном, грубом теле!
– Мой супруг понял бы вас, – кивнула Мэри Шелли.
– Я не ощущаю тело своим! – продолжал он. – Я разум! Мысль! Дух! Сознание!
– Сэр, успокойтесь, прошу вас! – встревожился я. – Каждый из нас порой не узнает себя в зеркале, потому что время похищает нашу юность и красоту. Думаете, я всегда был таким? – Я указал на свою расплывшуюся талию и подагрические шишки на суставах. – Да я слыл самым искусным фехтовальщиком! Мало кто мог сравниться со мной в скорости!.. Увы, все мы в ужасе отворачиваемся, увидев в зеркале признаки надвигающейся старости.
– Я никогда не был таким, как вы! – возразил Виктор Франкенштейн. – Меня здесь удерживает мое безумие. Но где-то там бродит коварный, не ведающий жалости злодей, который убедит других повторить мой жуткий эксперимент, не заботясь о судьбе человечества.
– Если вы не принадлежите к человеческому роду, отчего же печетесь о его судьбе? – спросила Мэри Шелли.
– Во имя любви к людям, которую вы несете в сердце, – ответил Виктор Франкенштейн. – Во имя любви, которой научили меня вы! Вот цитата из вашей книги: «Мое сердце было создано, чтобы отзываться на любовь и сострадание».
– Эти слова произнес не Виктор Франкенштейн, а созданное им чудовище, – возразила Мэри Шелли.
– Мы одинаковы. Одинаковы! – исступленно бормотал он.
Миссис Шелли ответила не сразу, словно вспомнив какую-то мысль:
– Раз вы с чудовищем одинаковы, значит, так же, как и оно, не ведаете жалости и дьявольски коварны?
– И так же мучаюсь, – проговорил Виктор Франкенштейн.