Целующие солнце

И в этот момент я вдруг с необычайной ясностью осознал, что очень сильно устал. Я устал и физически и морально. От работы в первую очередь. От бесконечных фотосессий. От постоянных погонь за хорошими (нет, я бы даже сказал, отличными) кадрами. От «Фотошопа» тоже устал. От Марии Станиславовны с ее настроением, похожим на американские горки: утром она может петь за рабочим столом, а вечером, впадая в жесточайшую депрессию, запираться в кабинете на ключ и гасить свет. Тогда работа стоит и пусть хоть конец света, но женская депрессия есть женская депрессия. Творческие люди, чтоб их… Устал от фотоаппаратов. Мне вдруг показалось, что мой старый добрый «Кэнон» весит целую тонну. И как я его вообще могу таскать целыми днями? А еще накатила усталость от бешеного темпа жизни. От диких гонок по городу и за городом, от метро, от такси, от ресторанов, от клубов, от лишенных всякой стеснительности подвыпивших девушек на одну ночь, от съемок в телепередачах, от репортажей и интервью, от долгих бесед с поклонниками и профессионалами, которые завидуют тебе и улыбаются тебе, но взгляд их (который, к сожалению, никак не уловить через объектив) холодный настолько, что вместо слез, наверное, сыплется ледяная крошка. Усталость — неотвратимая завоевательница моей души и тела. А кода я нормально спал в последний раз? Чтобы не падать в кровать без ног в четыре часа ночи, а спустя три часа вскакивать на работу? Когда я спал по-человечески? Ложился в одиннадцать, перед этим приняв горячий душ, читал бы книжку, или бы смотрел фильм, а потом бы забирался под теплое одеяло и там, свернувшись калачиком, положив ладонь под щеку, видел бы какие-нибудь цветные сны. Не помню уже, когда такое было. В той сказке, где была жива Аленка, наверное.

— Все верно, — сказал Артем.

— Теперь мы просто обязаны подарить вам коньяк! — сказал Толик.

— Вы куда летите? — спросил Артем, — И вообще, давайте на «ты». А то как-то невнятно получается, верно я говорю?

— Верно, — сказал я.

— Так куда путь держишь?

Я пожал плечами. А как объяснить людям, что мне совершенно все равно, куда я лечу?

— На север.

Артем закивал головой в знак согласия.

— У нас красиво, — сообщил он, — на севере красивее всего. Там такая природа! Закачаешься!

— Север — это сила! — добавил Толик.

У обоих загорелись глаза, и они наперебой принялись рассказывать мне, насколько красив север. Особенно, вообще-то, Заполярье. Чем ближе к Северному ледовитому океану, тем красивее и красивее. Или, как сказала бы Алиса из страны чудес — все чудесатее и чудесатее. И ведь не поспоришь!

— У нас северное сияние, — говорил Артем, загибая указательный палец на руке, — у нас морошка, грибы, черника, сугробы, Новый год так Новый год и, этот, мороз! Вообще-то, у нас не всегда холодно.

— Но всегда красиво! — сказал Толик.

— Я верю.

— Никогда не был на севере?

Я покачал головой. Глаза Артема загорелись.

— Там столько снега! — сказал он. — Эх, прилетел бы ты к нам зимой! Я б тебе показал, сколько у нас снега.

И он растопырил руки, показывая как много у него на севере снега.

— Это вам не Краснодар! Это вам даже не Ленинград, или как он там сейчас… не важно. Вообще-то, брат, такой красотищи ты нигде и никогда не увидишь.

— По телевизору показывали Аляску. Хуже. — сказал Толик. — Все какое-то не настоящее. Особенно дороги.

— Да я же не спорю, — устало сказал я и улыбнулся.