Целый вагон невест

Вся эта орава заполонила его дом, грызлась по утрам из-за очереди в туалет и душ и дружно ненавидела мерзкую русскую нахалку, которая единолично владеет четырехэтажным особняком, прекрасно приспособленным для таких семейных сборищ. Но несмотря на бытовые неудобства, уезжать никто не собирался, и Ганс начинал тихо ненавидеть своего друга Вернера, который лишил их возможности похоронить себя по-человечески.

Однажды обнаружив, что в его постели устроилась с инсультом какая-то престарелая старушка, воображавшая себя младшей внучкой Моники, собака некоего троюродного брата Моники выкопала все розовые кусты и в душевой постоянно распевает внучатый племянник Вернера, бедный Ганс понял, что дальше такое терпеть он не в силах и пора самому заняться поисками тела Вернера. Однако едва его осенила эта здравая мысль, как в дверь позвонили. В этот момент Гансу как раз удалось занять туалетную комнату, куда он прорывался целых три часа, поэтому он продолжал спокойно сидеть на унитазе и подскочил лишь тогда, когда дом огласил пронзительный голос тети Ильзе.

– Тома уводят! Полиция уводит Тома! – вопила она.

Ганс умилился. Такая забота о нем со стороны полиции показалась ему верхом человеколюбия. Ему тут же представилась чудесная картина: полиция одного за другим забирает всех его гостей, и в итоге он остается в собственном доме один-одинешенек, чего раньше боялся и о чем сейчас страстно мечтал. Ганс пулей выскочил из своего укрытия в надежде, что ему удастся пристроить еще парочку гостей. Но этим надеждам не суждено было сбыться, по крайней мере в этот раз.

Поэтому Ганс быстро вернулся обратно в туалет, вернее, попытался это сделать, но безрезультатно – туалет оказался занят. И тут к нему бросилась заплаканная Ева, размахивая какой-то бумажкой. Сначала Ганс подумал, что это прошение об освобождении Тома, и заранее решил отказать в своей подписи. Но потом до него дошло, о чем ему толкует Ева.

– Требуют, чтобы ты отказалась от своей доли наследства? – удивился он. – С какой это стати Кати с ее дружком такое требовать? Моника все завещала вам поровну. Вы же сестры.

– Это не Кати, – всхлипнула Ева. – Это кто-то другой. И речь вовсе не о маминых деньгах. В письме требуют, чтобы мы не возбуждали в суде папиного дела и оставили всякую надежду на то, чтобы получить хоть марку из его состояния. А любого, кто посмеет претендовать на эти деньги, ждет смерть. В слове «смерть» две ошибки. А все письмо написано печатными буквами, словно его сочинял ребенок.

– Тогда это происки той русской девки, что заняла дом Вернера, – решил Ганс. – Или ее подружки.

– На письме штемпель Хайденгейма, – согласилась Ева.

– Не волнуйся, – успокоил ее Ганс. – Они просто пугают тебя.

– А я подумала, вдруг это тот человек, который убил маму и стрелял в Кати? И он на самом деле не имеет ничего против нас, а просто убирает с пути конкурентов за папино наследство, – предположила Ева. – И это письмо отправлено им.

– Не хотелось бы тебя огорчать, – немного помявшись, сказал Ганс. – Но судя по всему, в Кати стрелял именно твой муж. Я, конечно, понимаю твои чувства, но у полиции есть свидетели, которые видели его.

– Видели, как он стрелял в Кати? – удивилась Ева. – В таком случае заявляю, что они врут. Том весь спектакль сидел с нами, только в третьем действии отлучился в фойе, но я не могу его упрекать, спектакль и в самом деле был очень скучный.

– А третье действие длилось больше часа, – подхватил Ганс. – Так вот, моя дорогая, полиция считает, что за это время Том вполне мог смотаться в Хайденгейм, встретить твою сестру и выстрелить в нее.

– Но зачем? – поразилась Ева. – Неужели из-за денег? Но мама оставила нам так много, что даже половина – это целое богатство.

– Денег много никогда не бывает, – цинично заметил Ганс. – И к тому же маленький маскарад, который затеял Том, не позволял этой Анне – невесте Вернера – претендовать на его деньги. Думаю, что тело из морга выкрал тоже Том.

Последнее обстоятельство заставило Ганса здорово разволноваться. Он почувствовал, что готов собственными руками пытать Тома, чтобы узнать, где он спрятал тело Вернера.

– Чтобы Том переодевался в папину одежду, клеил себе седые брови и надевал голубой парик, такого быть не может! – возмутилась Ева. – Я немедленно иду в полицию и покажу там это письмо. Может, оно заставит их поверить в то, что Том не виноват.

Спустя два часа, несколько успокоившись, потому что сделала все, что в ее силах, чтобы вытащить мужа из тюрьмы, Ева возвращалась домой из полиции. И только женщина шагнула к двери, как она с треском распахнулась ей навстречу. Будь Ева менее расторопной, ходить бы ей с расквашенным носом. А так она только помяла поздние астры на клумбе. Ураган, распахнувший дверь, был ее сестрой Кати, которой не терпелось побеседовать с Евой. Поэтому, не дожидаясь, пока она войдет в дом, Кати ринулась встречать ее на крыльцо.