Цемах Атлас (ешива). Том первый

Хотя реб Менахем-Мендл не имел обыкновения смотреть на чужих женщин, его, тем не менее, так и подмывало взглянуть на жену реб Цемаха. Он еще в Вильне слыхал, что она происходит из богатой светской семьи. Он увидел, что на ней действительно лежит печать богатства и что по ней видно, что у себя дома она не покрывает голову. Коли так, то он действительно должен восхвалять и благодарить Бога, что сам он не клюнул на какую-нибудь современную. Ему только обидно, что его супруга, чтобы она была здорова, не может себе позволить приехать к нему посреди семестра. Его скромных заработков едва хватало для нее и их ребенка в Вильне. Реб Менахем-Мендл схватился за свою бородку, чтобы избавиться от зависти, прокравшейся в его сердце, как богобоязненный мальчик держится за кисти видения, чтобы черти не смогли причинить ему зла.

— Я не понимаю, — пробормотал реб Менахем-Мендл, — почему реб Гирша Гордон должен быть против? Валкеникам незачем искать раввина лучше, чем мейсегольский раввин. Он славится как большой ученый, как выдающийся проповедник и как человек, твердый в своих убеждениях. У меня нет сомнения и в том, что он будет поддерживать ешиву.

— Если бы мейсегольский раввин не славился как большой ученый, как выдающийся проповедник и не стоял бы на своем, реб Гирша Гордон как раз бы поддержал его, — вмешался реб Цемах с таким пылом, словно огонь, внезапно вырвавшийся через заслонку раскаленной печи.

— Ешива не должна вмешиваться, — снова завел реб Менахем-Мендл свою старую песню, обеспокоенный тем, не влезает ли снова его товарищ в спор. Младшая дочь резника тоже затрепетала от страха. Однако жена главы ешивы посмотрела на своего мужа с улыбкой, точно ей было приятно, что он кипятится. Но он так же быстро погас, как и загорелся.

— Реб Менахем-Мендл прав. Ешива не должна вмешиваться, — проворчал реб Цемах и бросил мрачный взгляд на скамейку у окна, где совсем недавно сидел Вова Барбитолер и говорил про него, что он, реб Цемах Атлас, разрушает все, к чему прикасается.

Глава 16

Спор между двумя свояками разгорелся с новой силой морозным утром после молитвы. Солнце светило сквозь окна синагоги. Около сухих горячих кирпичей печи у западной стены ремесленники грели спины и подставляли свои еще заспанные лица под солнечные лучи, ласкавшие их волосатые ноздри и уши. У восточной стены богатые обыватели в талесах молились на виду у всей общины. Вдруг оттуда донесся крик Эльцика Блоха, обращавшегося к своему свояку:

— Я брал деньги у мейсегольского раввина за оказание помощи в занятии должности валкеникского раввина? Я взял взятку?

— Я этого не говорил, — ответил реб Гирша, не поднимая глаз от тома Гемары, лежавшего на его стендере.

— Вы сказали, что поскольку просвещенцы сначала были против мейсегольского раввина, а теперь они за него, это знак того, что они взяли деньги, — заорал Эльцик Блох еще громче.

— Я этого не говорил. Я сказал, что поскольку мейсегольский раввин подходит свободомыслящим, то он не годится для богобоязненных, — снова спокойно, но громко ответил реб Гирша, чтобы окружающие обыватели хорошо его слышали.

Отзвук ссоры, произошедшей в синагоге с утра, раздался в доме резника за чолнтом. Чтец Торы Юдл-резник на этот раз читал хуже, чем обычно, и споткнулся во время чтения стиха «Тогда запел Моисей»[161], когда все молящиеся стояли на ногах. Евреи принялись ему подсказывать, стучать по стендерам и кричать:

— Калека!

Юдл еще сильнее растерялся и начал делать еще больше ошибок — даже в словах, а не только в мелодии и в ударениях. Реб Липа-Йося наябедничал на зятя дочери: обыватели кричали, что если резник режет так же, как он читает Тору, то они едят трефное мясо. Где была его голова? Ведь даже мальчишки из хедера знают слова и ударения стиха «Тогда запел Моисей». Ведь этот текст читают каждое утро перед молитвой. Юдл от страха сопел за столом, как будто он еще на биме, оправдывался, говоря, что реб Гирша Гордон сбил его с толку. Когда он вчера вечером вел молитву, реб Гирша подгонял его, чтобы он не затягивал. Хана-Лея, смущенная и разозленная тем, что и глава ешивы уже видит, что ее муж — недотепа, раскричалась на него:

— Из-за того, что было вчера вечером, тебе надо было пугаться сегодня утром? Про тебя никто не говорил, что ты брал у мейсегольского раввина деньги.

Дети, сидевшие вокруг стола, тоже спорили. В честь Пятнадцатого швата им заблаговременно раздали кусочки жесткого плода рожкового дерева[162]. Каждому из них казалось, что другой получил кусочек побольше. Чтобы утихомирить детей, дед рассказал им, что есть заповедь кормить в нынешнюю субботу птиц. Внуки выбежали во двор дома с хлебными крошками в руках, мужчины остались еще посидеть за столом, а младшая дочь резника пригласила жену директора ешивы в комнату. Они пили там вдвоем чай, ели фрукты и болтали. Слава рассказывала о своих братьях, а Роня — о своих подругах. Вдруг она покраснела и сказала по-детски искренне:

— Переезжайте к нам. У меня две большие комнаты. Одну я могу отдать.