Йосеф-варшавянин, жених кухарки Лейчи, по-тихому устроил помолвку с дочерью Гедалии Зондака на исходе той же субботы, когда синагога еще шумела по поводу мядельского раввина. Этот Гедалия Зондак торговал зерном и шкурами, поставлял мясникам коров и телят. Его старшая дочь Нехама была пухлой девицей с молочно-белой толстой шеей. Чтобы ее большое тело не выглядело таковым, она носила широкие, свободные платья, как беременная. С местечковыми парнями она не гуляла. Тем не менее все были уверены, что Нехама выйдет замуж за торговца. Рыночные торговцы поздравляли Гедалию Зондака и спрашивали его, как это получилось, что его дочь выходит замуж за ешиботника, к тому же польского Иче-Маера[148]
. Зондак пожимал плечами, как будто его самого это удивляло: откуда ему знать? Йосеф живет у него и ест по субботам. Он сильно понравился его жене и дочери. А если он нравится дочери, то и ему подойдет. Он возьмет зятя в свои дела. Приданое ему он тоже даст: два года на содержании тестя и две комнаты в своей квартире. И потом, чем изучающий Тору еврей хуже какого-нибудь местечкового бугая? Он неглуп, этот польский Иче-Маер, он будет как сыр в масле кататься… Почему помолвка прошла потихоньку, хап-лап? Почему не пригласили друзей на глоток водки? Зондак снова пожимал плечами: откуда ему знать? Жених сказал, что ненавидит шум.Все Валкеники уже поздравили семейство Зондаков, только кухарка Гитл-рябая и ее дочери все еще не верили. Ведь Йосеф никогда ни единым словом не упоминал о квартире, на которой живет. Однако когда он перестал приходить к ним на кухню есть, Гитл накинула платок на плечи и отправилась в синагогу. Варшавянин, как всегда, сидел один в своем уголке и изучал Тору. Ешиботники смотрели из-за своих стендеров, как кухарка что-то говорит ему, а он спокойно отвечает. Она молча осталась стоять рядом, а он продолжал раскачиваться над томом Гемары. После этого женщина натянула платок на голову и, опечаленная, вышла из синагоги.
Гитл пошла по домам, изливая горечь своего сердца перед хозяйками. Она говорила, а хозяйки тем временем думали, что они и раньше не верили, что этот расфуфыренный ешиботник женится на бедной девушке-кухарке. Однако кухарке хозяйки отвечали, что она не должна об этом молчать, она должна взбудоражить весь город. Вдова отправилась к старшему зятю раввина. Тот отослал ее к младшему.
— Ведь мой свояк выступал за то, чтобы впустить в Валкеники этих грязных мусарников, — кричал Эльцик Блох.
— В том-то и беда, что Йосеф не грязный, а чистый и личико у него как у куклы. Поэтому-то моя Лейча в него так втюрилась, — пожаловалась Гитл и отправилась к реб Гирше Гордону в его магазин мануфактуры. Он выслушал ее, опершись обоими локтями о прилавок и уткнувшись глазами в святую книгу. Отвечал он осторожно и медленно, по-прежнему не отрывая взгляда от книги, что не может вмешиваться. Он советует ей не бегать от дома к дому. Этим она унижает свою дочь в глазах других женихов. Она должна поговорить с самими Зондаками, а также с директором ешивы реб Цемахом Атласом. Кухарка набралась мужества и открыла дверь дома Зондаков. Однако хозяйка сразу же вытолкала ее на улицу, крича, что та не докладывает еду в тарелки ешиботников, что она и ее девицы вытаскивают из котла лучшие куски, а ешиботникам остаются обрезки. Гитл пожелала гостеприимной такого же, как у себя, счастья убогой вдовы и вернулась на кухню, проклиная жениха, этого варшавского жулика.
Старшая дочь Рохча ушла из дома. Ей было стыдно перед ешиботниками, что ее младшая сестра, эта покинутая невеста, шляется по комнатам невыспавшаяся, с горящими красными щеками, опухшая от плача. Лейча расхаживала вялая и жалко улыбалась опухшим от слез лицом, как будто ей было приятно, когда ее жалеют. Гитл обслуживала ешиботников и ругалась как на рынке:
— Девица Зондака нравится ему больше, этому варшавскому карманнику! Он хочет полную постель протухшего мяса.
Сыны Торы сидели, опустив головы, и молчали. Кусок не лез им в горло. Только когда они вернулись в синагогу, Йоэл-уздинец громко высказал свои мысли: для него этот варшавянин не сложнее Рамбама[149]
. Поскольку он до сих пор не вернул ему злотый и пятьдесят грошей, не следует удивляться, что он обманул вдову и ее дочь.Хозяйки подзуживали своих мужей, говоря, что у этого простака Гедалии Зондака хватило ума отхватить себе ученого зятя; а им, таким мудрым отцам и уважаемым евреям, не пришло в голову найти ученого для своих дочерей. Состоятельные обыватели принялись останавливать свата и говорить ему прямо в лицо, что он ограбил вдову и сироту. Гедалия Зондак орал, что он плюет на все Валкеники, а этой рябой еврейке и ее дочерям приснился сон. Каждый понимал, что Зондак лжет. Доказательство этому видели в том, что он справил помолвку втихаря. Тем не менее никто не хотел влезать в ссору с ним. Однако когда общинный деятель, занимавшийся делами ешивы, помянул обывателям тяжелое положение ешиботников, ему ответили, что Валкеники сейчас горят огнем из-за этой ешивы.