Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Я не верю в ваше возвращение с покаянием! Вы меня учили никому не верить. «Логойчанин, логойчанин, — кричали вы мне, — взвешиваете ли вы ваши добрые дела на весах Торы? Если к весам, на которых вы взвешиваете свои добрые дела, приклеилась песчинка своекорыстия, вы получаете ложный вес! Логойчанин, логойчанин, — кричали вы мне, — вы можете выполнять все заповеди и соблюдать все обычаи. Однако, если у вас при этом есть какое-то постороннее намерение, в истинном мире вам подадут мешок с вашими червивыми добрыми делами. Логойчанин, логойчанин, — кричали вы мне, — если вы видите кого-то стоящим, накрывшись талесом с головой, и раскачивающимся, с выпученными глазами, присмотритесь к нему, присмотритесь, не горит ли в его выпученных глазах нечистый огонек хитрого расчета. Присмотритесь, не являются ли его ойканье, его вздохи и хватания за сердце не более чем представлением. Присмотритесь и к вернувшемуся с покаянием, потому что для сластолюбца лить слезы и каяться — это тоже наслаждение» — вот так вы кричали на заседаниях «комитета», «кружка», «биржи», во время наших разговоров с глазу на глаз за полночь, а я хороший ученик! Если бы вы вернулись из светской жизни изголодавшимся по радостям этого света, тогда я, может быть, и поверил бы в ваше раскаяние. Но вы вернулись пресыщенным наслаждениями, и я не доверяю вашему раскаянию. Чтобы ваше показное раскаяние было услышано на Небесах, вы хотите, чтобы я пожертвовал собой? Я не хочу жертвовать собой ради вас!

— Я не прошу, чтобы вы жертвовали собой ради меня. Я предупреждаю, что вы раскаетесь так же, как раскаялся я.

— Тогда и вернусь с покаянием, а пока я хочу испытать то, что вы испытали, — ответил ему Мойше Хаят, побледневший и измученный этим препирательством. — Я знаю, что у меня не хватает мужества, чтобы сделать первый шаг в светский мир. Но становиться вновь религиозным я не хочу и не буду.

Цемах, ссутулившись, направился к двери, однако тут же выпрямился и снова повернулся к логойчанину, ткнул в него своим длинным пальцем и заговорил глухим голосом, как из подвала:

— Помните, вы будете раскаиваться! Как только вы войдете на кухню светского мира, вы увидите: «Не из уст ли Всевышнего исходят бедствия и блага»[129]. Человек все для себя берет собственными руками. Если вы уступите всего один раз, то с каждым днем будете уступать все больше и больше, как обжора с непомерно разросшимся желудком. Решение в ваших руках только в первый раз, пока вы еще не знаете тайн греха. Если вы позволите втянуть себя в это и поскользнетесь однажды, то будете и дальше спотыкаться, пока не упадете так, что переломаете себе хребет, как я. Тогда сами увидите, что преступление и наказание связаны, и вернетесь с покаянием. Но сначала возвращающемуся с покаянием горько, очень горько, потому что он постоянно думает о том, как он запутался, и о том, что, сделав над собой небольшое усилие, чтобы справиться со своими желаниями, он мог избежать больших страданий раскаяния. Такие мысли способны свести с ума. Нерелигиозный человек, если ему что-то не удается, не думает о том, что все связано в единую цепь и что виновен он сам. Однако вы изучали мусар и будете думать, что это вы, и только вы, виновны во всем. Так думаю про себя и я. Предупреждаю вас заранее: вы пожалеете!

— Вы лжете, вы вовсе не думаете, что в чем-то виноваты. Вы вернулись якобы с покаянием, потому что вы по своей природе авантюрист! — Мойше Хаят встал, вытянувшись на цыпочках и задрав голову, чтобы хоть как-то приблизиться по высоте к своему рослому наставнику. — В России вы вели войну с евсеками. В Польше носились, как черт, из города в город, чтобы основывать новые ешивы. Когда вам некуда было ехать и приходилось сидеть в Нареве, вам было смертельно скучно. Вам нужны сильные переживания. Не имея иного выхода, вы бушевали, мучая учеников, которых привели из России. Наконец вам надоело сидеть в своем шатре, и вы ушли, чтобы взбудоражить мир. Однако самое большое счастье пришло к вам, когда вы узнали, что ваша первая невеста умерла. Вы валялись в Амдуре в грязи якобы для того, чтобы выпросить прощение у вашего несостоявшегося тестя, но на самом деле хотели, чтобы мир еще больше кипел, говоря о вас. По этой же причине вы отправились в изгнание и прославились в качестве кающегося грешника. Я еще не знаю, как долго вы выдержите в вашей новой роли, потому что в душе у вас всегда пусто. Ваше сердце ноет и гонит вас искать новые переживания. Вы не ревнитель веры и не фанатик, как думают о вас мусарники, а просто-напросто авантюрист!

На губах Цемаха появилась мягкая улыбка, а его глаза смотрели со светлой печалью на наглого ученика. Он направился к двери, и Хайкл пошел вместе с ним. Логойчанин издевательски крикнул вслед виленчанину:

— Пару недель в год нетрудно быть мусарником. Надолго ли вы приехали? До окончания Кущей, как в прошлом году, или же на этот раз вы уезжаете домой сразу после Судного дня?

— На этот раз я приехал на всю зиму, — ответил Хайкл и поспешно вышел из комнаты, чтобы нагнать бывшего директора валкеникской ешивы.