Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Что вы можете сделать для меня?! — неожиданно крикнул гость, будто для того, чтобы вырвать дом из опускавшейся на него ночной тишины. — Вы для меня ничего не можете сделать, я от вас ничего не прошу. Я хочу только позаботиться об этом вашем ученике, чтобы он не вырос уличным молодчиком. Я ему когда-то нанял ребе, того самого реб Менахема-Мендла, который стал теперь в Валкениках главой ешивы. И я хочу познакомиться и с его новым, гораздо более знаменитым ребе. Правда, Хайкеле, что я нанимал для тебя ребе, а ты на меня замахнулся стендером, потому что я велел тебе показать кисти видения? Слышите, ребе? Мальчишка, замахивающийся стендером на пожилого еврея, не останется человеком, посвящающим себя изучению Торы! Ни за что в жизни! Сейчас он молчит, притворяется маленьким праведником, но я знаю, что внутри он весь кипит. Счастье его, что он находится у вас в доме, иначе я бы сейчас с ним рассчитался…

— Поберегитесь! Он может снова замахнуться на вас стендером. А если нет стендера, может схватить со стола зажженную керосиновую лампу, — вроде пошутил реб Авром-Шая. Однако его голос звучал жестким предостережением, чтобы гость не посмел поднимать руку. Вова Барбитолер утратил дар речи, Хайкл тоже остолбенел. Он понял намек ребе, чтобы он не давал себя в обиду.

— Он еще когда-нибудь замахнется стендером и на вас! Я не хочу сказать, что обязательно именно стендером. Я имею в виду, что он поступит прямо противоположно тому, чему вы его учите, — Вова еще попытался возвысить голос, но все больше и больше терялся. Он явно не ожидал, что на раввина совсем не произведут впечатления его угрозы. Мгновение нижняя челюсть реб Аврома-Шаи подрагивала. Вдруг он весело рассмеялся, как будто до сих пор они с гостем просто шутили:

— Конечно, Хайкл — сорванец и упрямец. Что бы я ни сказал, он говорит прямо противоположное. Вы уже ужинали? Из местечка сюда путь неблизкий, и вы наверняка проголодались.

Вова еще больше растерялся. Мягкий тон хозяина и простота в обращении покорили его. Но если не бушевать, то он не знал, что делать и как разговаривать.

— Я не голоден, — буркнул он.

— Но от стакана чаю вы ведь не откажетесь? — воскликнул хозяин.

— От стакана чаю не откажусь, — ответил Вова, расчесывая пальцами растрепанную бороду. То, что реб Авром-Шая разговаривал с ним уважительно, пробудило в нем желание держаться достойно.

В столовой, освещенной висевшей над столом электрической лампой, Вова Барбитолер пару минут сидел один, тупо уставившись на скатерть. Реб Авром-Шая вошел со стаканом чаю и с печеньем на блюдце. Гость прошептал благословение «По слову Которого будет все» и стал медленно прихлебывать чай, с мрачным видом слушая раввина.

— Про таких, как Хайкл, Гемора говорит: «Будьте бережны с сыновьями бедняков, ибо от них выйдет знаток Торы»[27]. Он аристократ Торы, потому что он сын бедных родителей, и я обязан быть с ним мягче и бережнее, чем с сыном богача или раввина. Из-за своего бедного происхождения и по другим причинам он пал духом, хотя и не выглядит покорным. Поэтому можно представить себе, что он набросится именно на своего благодетеля. Пророк Иеремия говорит: «Сердце человеческое лукавее всего, и оно неисцелимо; кто может познать его?»[28] — раввин процитировал слова пророка по-древнееврейски и тут же перевел их. — Однако Знающий все может познать и человеческое сердце. Надо подождать, пока Хайкл не почувствует себя уверенно в Торе. Тогда наглость, таящаяся в нем, исчезнет сама собой. Тора, которая учит человека, что он прах земной, одновременно укрепляет и возвышает его.

— И вы верите, что он продолжит изучать Тору? — спросил гость.

— Наверняка я не знаю. Однако, поскольку его поведение становится лучше ото дня ко дню, нечего думать, что получится из этого потом. Я лично уверен, что, даже если он не останется с Торой, Тора останется с ним и в нем.

Табачник не мог оторвать своего тяжелого, пронзительного взгляда от раввина, говорившего с ним доверительно, как с равным. Если такой еврей с уважением относится к какому-то пареньку с Мясницкой улицы, он, конечно, отнесется с не меньшим уважением и к старому надломленному еврею. Вова Барбитолер поспешно допивал свой чай, ломал пальцами жесткое печенье и с аппетитом хрумкал им, как после долгого поста. Реб Авром-Шая мысленно копался в это время в кухонном шкафу, где стояли холодные блюда: что там еще есть? Однако, поскольку гость сказал, что не голоден, то будет лучше не просить его омывать перед трапезой руки, чтобы он не подумал, что к нему относятся, как к нищему.

— Вы не должны обижать фрукты, — сказал реб Авром-Шая, указывая на яблоки. — Благословите их.

Махазе-Авром сидел, низко согнувшись над столом, и как будто сливался с тенями. Только его высокий золотисто-желтый лоб светился, отражая свет электрической лампочки. Гость тоже сидел укутанный ночной темнотой. Он ножом отрезал кусочки очищенного яблока и жевал их уголком закрытого рта. Это искривляло его лицо в странную гримасу, как будто он сам себя передразнивал перед зеркалом.