Цемах Атлас (ешива). Том второй

Через какое-то время хранитель тряпок тоже перестал поджидать липнишкинца. Больше никто не оглядывался на илуя, и он был этим очень доволен. Ему очень нравилось сидеть целыми днями одному в маленькой декшнинской синагоге и, не отрываясь, изучать Тору. Он нашел решение и проблеме недостающих книг. Он брал их из валкеникской синагоги и возвращал, просмотрев. В мозгу Шии появился план: вместо того, чтобы приходить в Декшню только на три дня в неделю, перебраться сюда совсем. В валкеникской ешиве у него много времени уходит попусту. Он не может отогнать от себя учеников, лезущих с вопросами, а еще ему приходится трижды в день ходить на кухню, чтобы поесть. Однако в первый понедельник после начала месяца элул, когда Шия пришел в деревню и хотел поговорить с хозяином о том, чтобы поселиться в Декшне, он вздрогнул от диких криков. Элька снова бушевала, запертая в комнате с решеткой на окне.

Чтобы ешиботник не испугался находиться с сумасшедшей под одной крышей, хозяин никогда прежде не разговаривал с ним об Эльке Коган. Теперь же Гавриэл Левин рассказал, кто такая его пациентка и в чем состоит ее безумие. Вот уже скоро год, как она спокойна и здорова, как все здоровые. Вдруг в прошлую пятницу его и его жену разбудили дикие крики. Они нашли Эльку валяющейся на земле, бьющей себя кулаками в живот и издающей безумные вопли. Они кричала, что не хочет этого байстрюка, она вообще не хочет ребенка. Элька беременна. Но кто мог это сделать? Ясно, что не кто-то из старых деревенских жителей и, конечно, не кто-то из заживо похороненных больных, находящихся здесь десятки лет. От нее самой ничего нельзя добиться, она ничего не помнит, кроме того, что беременна. Единственный, кого она упоминает по имени и клянет на чем свет стоит, — это ее муж, который не был в Декшне больше года.

Колонист Гавриэл Левин служил солдатом в армии русского императора, и у него осталась привычка носить шапку, сдвинув ее немного набок. По его фигуре и выправке можно было подумать, что он не слишком тщателен в соблюдении заповедей. Однако декшнинские и валкеникские обыватели знали, что Гавриэл — честный и богобоязненный еврей. Его единственная претензия к Небесам состояла в том, что у него не было детей. Поэтому на его лице всегда лежала печаль. Гавриэл крутил головой во все стороны, как будто искал виновного в этом в своем доме.

— Так кто же это все-таки сделал? Разве что я сам, — сказал он, указывая обеими руками на самого себя, и остался стоять с погасшим взором, похожий на какого-нибудь декшнинского душевнобольного, пребывающего в депрессии.

— Чтобы такое помешательство было у моих врагов! Ты умом тронулся?! — крикнула его жена и тоже застыла в неподвижности перед ешиботником, в немом испуге смотревшим на хозяина и хозяйку.

Вечером у миньяна декшнинских евреев не было настроения изучать «Эйн Яаков». Гавриэл Левин и другие колонисты сидели в своей маленькой синагоге вокруг стола и ломали головы, кто мог сотворить такую гнусность. Однако ничего не смогли придумать и стали спрашивать молодого ребе: он ведь много раз оставался один в доме, когда хозяин и хозяйка уходили в поле работать, не замечал ли он, чтобы кто-то заходил? Ни Гавриэл Левин, ни другие декшнинские евреи не хотели даже допускать мысли, что молодой ребе может оказаться виновным. Липнишкинцу еще меньше, чем всем остальным, приходило в голову, что его можно заподозрить в том, что он покусился на мужнюю жену, к тому же сумасшедшую. Но сколько он ни напрягал своей головы илуя, ничего не мог вспомнить. Ему с его острым умом, сделавшим его знатоком Торы, не могло прийти в голову, что этот безумный хранитель тряпок Вольф Кришкий, постоянно поджидавший его на улице и спрашивавший, дома ли хозяева, заходил к Эльке сразу же после того, как он, Шия, уходил в синагогу.

Декшнинские евреи еще долго сидели вокруг стола в своей маленькой синагоге и спорили о том, что же надо предпринять. Одни считали, что все это дело надо передать на рассмотрение валкеникской гмины[63], чтобы беременную забрали в поветовую[64] больницу и сделали ей там операцию. Лучше самим все рассказать, чем дрожать, опасаясь доноса. Другие считали, что этот скандал надо скрыть и сделать все, что необходимо, чтобы у душевнобольной не было ребенка, потихоньку. Если узнает гмина, приедет комиссия, полиция, эта история дойдет до родственников пациентов, и они скажут: «Если Декшня не может уберечь даже от беременности, то поди знай, что еще там может случиться». Те, кто платит, заберут своих больных, и деревня останется без хлеба. Колонисты сдвинули головы над столом и тихо спорили, как будто опасаясь стен своей маленькой синагоги, а ребе-ешиботник молча их слушал.