Цемент

Ждали — вот-вот войдет Лухава для доклада о борьбе с разрухой и топливным кризисом. Но вошел не Лухава, а лохматый Савчук, босой, с опухшим лицом.

Грузный и рыхлый, он сел на пол, у двери, выщелкнув мосластые колени в ссадинах и кровоподтеках. В отравленных глазах его мутно горела тоска.

Даша подошла к окну и распахнула обе рамы — тяжелые, как двери.

…Разбросанные по своим домашним норам, забывшие завод — грохот, гарь, пыль и запах машин, — покрытые другой пылью — пылью горных ветров, — люди завода, цехового артельного труда, с мешками на спинах, шайками всползали па горы. По загорным и степным дорогам и тропам шли в хутора и станицы, как в эпоху натурального обмена, гонимые голодом и первобытной алчбой. Люди заводского труда, который будил по утрам не криком петухов, а металлическим ревом гудка, узнали за эти годы сладость свиных и козьих закут и радость теплых куриных гнезд. И люди машин научились кричать вместе со свиньями и курами из-за свиней, из-за кур, из-за коз, из-за нарпитской шрапнели, которую слопал по недогляду чужой поросенок. Потухло электричество на заводе и в казармах, задохнулись от пыли гудки — тишина и беструдье заклохтало, захрюкало деревенской идиллией. И угрюмо замкнулись в домашних клетях рачительный муж и скопидомная баба.

И вот здесь, в клубе «Коминтерн», в ячейке, коммунисты продирали глаза. От невымытых рук и одевки пахло куриным пометом и нашатырным запахом свиных и козьих закут. Дружно сидели, плечом к плечу, и рев трубачей и недомашние слова вызывали из прошлого иную, забытую жизнь. И Глеб вот тоже из прошлого (будто был здесь только вчера), и от него жирно запахло маслом, раскаленным железом и серной гарью остывающих шлаков. И опять —

…Завод… Производство… Бремсберги… Цехи…

Вошел Сергей Ивагин и склонился к плечу Чумалова. Глеб встал и строго оглядел партийцев.

— Товарищи, вот вместо Лухавы — товарищ Ивагин. Товарищ Лухава — у грузчиков: взбунтовались как будто из-за пайков… Открываем собрание… Да замолчите, вы, идолы!.. Ну, и еще скажу вам: слышал я — и о том же отбивает радио, — заграница, Антанта, желает с нами торговать. Пялит глаза на концессии и снаряжает корабли. Думаю, что обижаться на это мы шибко не будем — пожалуйста! Очень рады!.. Мы тоже кое-чему научились: теперь нас не надуешь…

Громада встал и заволновался:

— Товарищи, как мы есть рабочие знаменитого завода, но нагрузились и козами и так и дале… Стыдно и позорно, ребята! Предлагаю по такому разу все излишки ликвидировать на предмет нашего детского дома… и как мы есть рабочий класс…

Волнение, крики, взмахи рук…

— Ишь ты, прыткий какой!.. Этих самых свиней… Ты их наживал? Слезами и кровью облиты…

— А кто пер с хуторов и станиц?

— Всех не покроешь… Громадина жинка сама в хуторах истрепала подол…

— Ликвизировать!.. К черту!.. Постановляй, Чумалов, ячейкой.

— Эй же, братва!.. Жрать ведь нечего, эй!.. Зачем чертей булгачите? Братва!..

Глеб позвонил и скомандовал «смирно».

— А ну замолчи, товарищи! Пока еще на свиней и на коз нет ущемления. Если охота, разводите с ними антимонию. Придет час — мы их пролетарским манером живо кувырнем, как буржуазию… А теперь — пожалуйста… можете хоть любовь с ними крутить… Предлагаю избрать президиум.

Не успел он сказать последнего слова, как женщины замахали пуками и, перебивая друг друга, закричали:

— Дашу!.. Дашу Чумалову!..

Мужчины тоже настойчиво требовали:

— Громаду!.. Чумалова!.. Савчука!..

Громада подбежал к столу и нетерпеливо поднял обе руки.

— Товарищи!.. Насчет баб я ничего не страдаю… Ну, только бабы как есть равноправные существа и так и дале… а молодые — чтоб в поводырки… Пущай поучатся немного… тут надо бороду в председатели.

— А где же у Чумалова борода?.. Да у тебя-то волос кот нализал…

А бабы уже злились.

— Дашу Чумалову!.. Дашу!..

Глеб опять помахал звонком.

— Голосую, товарищи. Даша Чумалова — первая в записи. Хотя она и жинка моя, но против женской команды не возражаю. Кто «за»?

И не успел назвать имени Даши, бабы опять загорланили:

— Дашу… Почему не даете ходу бабам, злыдни?

Глеб первый поднял руку, с ним вместе женщины и Сергей. Рабочие один за другим, с неохотой, сопя и кашляя, подняли руки. Савчук из угла рявкнул, не поднимая руки:

— Гони отсюда баб по домам! Терпеть не могу!..

Глеб отмахнулся звонком и опять оборвал крики:

— Голосую Громаду… Есть! Лошака голосую… Тут и мое имя в записи… Занимайте места, товарищи!

В президиум выбрали Дашу, Громаду и Глеба. Собрание повела Даша.

— Товарищи, требую тишины, Давай повестку дня, товарищ Чумалов. Слово для доклада товарищу Ивагину. Не больше полчаса, товарищ.

Сергей изумленно рассмеялся и развел руками.

— Слишком суровый регламент, товарищ Чумалова.

— А вы не давайте воли словам. Говорите только о деле.

— Да она задается на три копейки… Я же говорил: не надо было бабу.

— Товарищ Савчук, замолчи! Соблюдай порядок! Ты не на улице, а на партийном собрании…