Цена бессмертия

Лотта нервно затянулась и продолжала:

— Я тогда чуть не упала в обморок, кое-как убралась в постель и забилась в угол. Знаешь, Дэн, мне стыдно это говорить, но у меня тогда не было никаких желаний, кроме одного — лишь бы он не вздумал войти и дотронуться до меня. Я бы не выдержала и умерла от омерзения!

— Когда это было? — спросил я.

— Три дня назад. Той ночью он ушел в подвал и с тех пор не выходил оттуда.

— Ты пыталась с ним разговаривать?

— Да, я звала его из-за двери, но он не отвечал. А вчера за ней стали раздаваться какие-то странные звуки…

— Какие звуки?

— Глухое бормотание. Но это не голос Грегори. И я не смогла разобрать ни одного слова. Там кто-то другой. А Грегори пропал…

Эту версию она повторяла уже в сотый раз. «Грегори не обратился в монстра, он пропал» — эта мысль была той ниточкой, которая удерживала ее от срыва в истерику. Естественно, в таком состоянии она не обратилась за помощью ни к Максу Гриппу, ни в полицию, ни к врачам. Позвать их — значило похоронить Грегори Рута, все его надежды, планы, мечты. Все, в чем она принимала такое любовное и деятельное участие… «Ведь он всего лишь пропал, что в этом такого?»

Позвать людей — значило принять решение. Но Лотта не могла принять решение, она запуталась — в том, что видела и знала, и в том, что думала обо всем этом.

И она позвала на помощь человека, подумал я, который разберется во всем так хорошо, как это сделала бы она, если бы не страх и путаница в ее голове… Она знала только одного такого человека — который не предаст, все поймет и поступит правильно.

Только одного, кроме Грегори Рута, — Дэниела Рочерса. И она пришла ко мне.

И правильно сделала, твердо подумал я, прогоняя остатки растерянности. И сказал:

— Все будет хорошо, Лотта. Не беспокойся ни о чем. Мы можем войти в лабораторию?

— На двери электронный запор, — сразу ответила она, как будто ждала этого вопроса. — Кода я не знаю. Но замок откроется автоматически, если отключить электропитание особняка. Распределительный щит находится возле дома.

— Отлично, — сказал я. — Фонарь у меня в машине. Справимся…

Я не сказал, что в бардачке моего автомобиля вместе с фонарем лежит и револьвер. И что я собираюсь взять его с собой. Наверно, это было подло по отношению к Лотте, которая теперь смотрела на меня с такой надеждой, как будто я ни много ни мало пообещал ей вылечить мужа. Но что я мог сделать? Не выкладывать же ей свои соображения? Насчет, например, того, кто может «глухо бормотать» в лаборатории Рута? И насчет того, насколько агрессивен и проворен может оказаться ее муж в своем новом обличье?..

— Все, поехали. — Я засунул сигареты в карман и решительно поднялся со стула. И тут Лотта подняла на меня заплаканные глаза и тихо спросила:

— Дэн, ты же не будешь его убивать? Каким бы он там ни оказался?

Я опустил глаза, и у меня защемило сердце. Она все понимала. Теперь, когда за дело взялся Дэнни Рочерс, она позволила себе все понять…

Я подошел к ней вплотную, а она встала и уткнулась лицом мне в грудь. А я обнял ее и нежно погладил пышные каштановые волосы и вздрагивающие плечи. И любовь, и жалость, и еще горькое сожаление о былом утраченном перекликались во мне…

— Убивать — дело полицейских и Службы безопасности БЗС, милая, — тихо сказал я. И уже знал, что револьвер останется в бардачке.

Пусть, если надо, в человека, любимого Шарлоттой Ньюмен, стреляют другие. Я этого делать не буду.

В каком бы обличье Грегори Рут передо мной ни предстал.

— Пойдем, — сказала она.

И мы пошли.

* * *

Периметр Черного Квадрата фонарями не освещался. Дождливую темноту ночи над шоссе разрывал только свет фар моего автомобиля. Мы ехали не торопясь. Часы показывали два, до рассвета была целая вечность. Для того чтобы открыть лабораторию Рута и поставить все точки над «i», у нас была уйма времени. А на мероприятия, подобные тому, что ожидало нас с Лоттой, наверно, не стал бы торопиться ни один нормальный человек.

Я знал, что в Черный Квадрат на машине можно было попасть только через единственный въезд, на котором располагался полицейский блокпост. До него оставалось километров пять, и я спросил:

— Меня пропустят по журналистскому удостоверению и водительским правам?

— Со мной пропустят, — ровным тоном ответила Лотта. Она сидела рядом и неотрывно смотрела на мокрую ленту шоссе, которая в свете фар уносилась под колеса автомобиля. На лице Лотты застыла странная гримаса — то ли она собралась плакать, то ли усиленно что-то вспоминала.

Мне было больно смотреть на нее. И я заставлял себя забыть, что она сидит рядом, и старался думать только о дороге. Но когда впереди засветились огни блокпоста, сказал:

— Я редко меняю свои решения, Лоттик, ты знаешь. И еще реже останавливаюсь на полпути. Ты попросила меня помочь — мы едем. Но все-таки хочу спросить: ты все хорошо обдумала?

— О чем ты, Дэнни?

— Теперь, когда мы с тобой разобрались в ситуации… — я замялся. — В общем, зачем тебе это?

— Что «это»? — мертвым голосом спросила она.