Цена человека: Заложник чеченской войны

Таковым был мой первый опыт заложника войны – когда ты не принимаешь участия в противостоянии, но невольно оказываешься жертвой вооруженного конфликта и страдаешь от его последствий. По юношеской душевной простоте я не придавал этому случаю особого значения: подумаешь, посидел денек в сарайчике под замком! Если и рассказывал об этом своим друзьям, то лишь как о забавном происшествии. Только спустя время, понабравшись «боевого» опыта, начинаешь понимать, что на войне всегда и в самом деле случаются несчастья. И какое-то из этих несчастий запросто может произойти именно с тобой.

В зонах повышенной опасности невозможно предугадать, чьей мишенью вы можете оказаться – правительства, его противников или враждующих группировок: и те и другие могут захотеть использовать вас в своих целях. Не будьте легкой добычей. По возможности имейте контакты со всеми сторонами конфликта, но оставайтесь подчеркнуто независимым и самостоятельным. Не пользуйтесь одними и теми же маршрутами, встречи назначайте в людных местах. Меняйте телефонные номера, SIM-карты и адреса электронной почты. В своих посланиях никогда не пользуйтесь военными и полувоенными терминами; почаще удаляйте сообщения в своем телефоне и не называйте в контактах своего босса боссом, а маму – мамой…

Кроме того, не стоит выглядеть и вести себя так, будто вы дорого стоите. Это особенно важно при встрече с незнакомыми людьми.

Вернусь, однако, к рассказу о наиболее запомнившихся первых своих поездках в Чечню. После того как оператор отказался ехать со мною из Ингушетии в воюющую Чечню (его, кстати, Александр Любимов уволил сразу после нашего возвращения в Москву), во «Взгляде» встал вопрос о том, кто бы из «видовских» операторов сам вызвался поехать на войну. Им оказался старший оператор телекомпании «ВиД» Эдуард Черняев – отец моего будущего друга по несчастью Владислава Черняева. Эдуард посчитал, что, будучи старшим из операторов и по должности и по возрасту, не вправе подговаривать ехать кого-то другого – командировки в горячие точки для сотрудников компании были делом сугубо добровольным.

Кстати говоря, готов ли я ехать на войну, никто меня особо не спрашивал. На летучках обсуждались всякие злободневные темы, и одной из них, естественно, всегда оказывалась Чечня. Надо было туда ехать. И все в этот момент смотрели на меня: во-первых, в тот раз я по личной инициативе поехал в Грозный, в то время как командировка была в «околочеченские» области, о чем я писал чуть выше. Во-вторых, сам я кавказец, родом из этих краев, легко тут ориентируюсь и нахожу общий язык как с военными, так и с чеченцами (хотя по-чеченски я научился произносить несколько фраз только после десятков поездок). В-третьих, я никогда не отказывался ехать на войну: если вставал вопрос о командировке ТУДА, все имели в виду меня, а я, в свою очередь, соглашался с этим, как с само собою разумеющимся. Так и повелось во «Взгляде» времен первой чеченской войны: точка и тема были «забронированы» Богатыревым.

Итак, если не ошибаюсь, февраль 1995 года. Бойня за так называемый Президентский дворец кончилась. Как он устоял и не обрушился на мелкие части, было непонятно. После ожесточенных боев, в результате бездумных и безжалостных потерь федеральные войска заняли трамвайный парк, район цирка, железнодорожный вокзал – весь центр Грозного.

Мы с Эдуардом прошли пешком через частный сектор от западной окраины города к его центру и оказались у безлюдной, временно ничейной площади Минутка. На нее время от времени с бешеным ревом и визгом выскакивал какой-нибудь «жигуленок» и, ловко виляя между воронками, проносился прочь от усиливающейся стрельбы где-то на противоположной стороне Минутки. Рядом из пробитой осколками газовой трубы с гулом вырывалось огромное огненное пламя: газ не прекращал поступать в опустевшие грозненские дома, за разбитыми окнами которых продолжались уличные бои.