Милена… Она тоже вот так терпела? И молчала, тихо наслаждаясь теми крохами, которые он ей давал?
Ревность затапливает снова.
Конечно, у меня просто нет опыта. У меня был всего один-единственный мужчина. Поэтому, наверное, мне и не понять, что остальные, те, что были в прошлом, могут сейчас стать для него чужими, ничего не значить. Не понять, — потому что все это для меня слишком особенное. Его поцелуи. Его прикосновения. То, как он придавливает меня собой, как падает лбом на мой, лихорадочно скользя губами.
Я просто не представляю, что ко мне мог бы прикоснуться кто-то еще. Это кажется невыносимым, невозможным! Разве такое забывается? Разве может ничего не значить? А если Влад и правда послал те проклятые цветы Милене?
Пытаюсь отделаться от дикой, отравляющей ревности.
Колдую на кухне, пробуя приготовить вкусный ужин. Благо, теперь по дому я могу перемещаться без оглядки. Без прожигающего взгляда Гордея, который только, кажется, и искал способ меня убить.
Но к вечеру ревность сменяется безумным беспокойством.
Сквозь все больше и больше навязчивые картины перед глазами, в которых Влад опрокидывает на спину Милену, врываясь в нее, как в меня одним жадным толчком, приходят и другие.
Страшные. Кровавые.
Я не забыла о его ране в ту, первую ночь. А если с ним что-то случилось?
С ума схожу. Бесконечно щелкаю пультом телевизора, надеясь, что все важное все же покажут в каком-нибудь экстренном выпуске. И одновременно на то, что никакого выпуска не будет.
Миллион раз дергаю Василия, спрашивая, нет ли новостей от Влада.
Тот только качает головой, поначалу удивленно, а после, кажется, и раздраженно.
— Влад Александрович сообщит, если будет что-то важное, не беспокойтесь, — каждый раз следует только один ответ.
Конечно. Он не отчитывается. Ни перед кем о своих планах и делах. Глупо даже спрашивать, лишний раз нервировать и удивлять охрану.
Но для меня это все — просто дикость. Неужели так сложно просто перезвонить и сообщить, где ты? Так поступают даже почти чужие люди, даже соседи по комнате! Мы всегда предупреждали, если где-то могли задержаться, а девчонки — если планировался загул. Пусть даже очень призрачный!
Всю ночь не нахожу себе места. Не забываюсь даже коротким, мимолетным сном.
Мчусь от окна к входной двери.
Невыносимо. Невыносимо быть здесь, вот так, одной, в полной неизвестности.
И все демоны раздирают меня на части.
Демоны, которых я даже не подозревала у себя внутри.
Но на самом деле я слишком много о себе даже не подозревала до встречи с Владом! А теперь… Будто совсем другой человек во мне проснулся!
За окнами ослепительной краской разлился рассвет.
Все окна раскрыла, чтобы не пропустить его машину, откуда бы он ни появился.
Чувствуя себя зверем в клетке. Из которой не выбраться.
Да и куда?
Если он в опасности сейчас, если снова его режут? Чем я могу помочь?
И все равно — мне бы хоть голос его услышать, лишь бы скупое «жив».
Но…
Все больше мысли о Милене обуревают меня. Так, что приходится опустить голову под воду. Ничего не помогает. Неотрывно представляю себе, чем он мог бы с ней заниматься этой ночью.
Он дал мне обещание, дал слово. Он спас. И слово сдержит.
Но…
Больше он ничего не обещал.
Убеждал, что я для него — больше, чем игрушка. Слова безумные шептал, когда был во мне, — так яростно, так страстно и так одновременно щемяще нежно, что до сих пор, как вспомню, — глаза его лихорадочные, срывающийся хриплый голос с бархатцой, пальцы сжимаются. На них огонь и ток вспыхивает.
И я не знаю, чему верить.
Страсти его дикой, пылкой, ненасытной?
Душе, которую Влад, как мне казалось, приоткрыл?
Или тому, что я просто одна из многих. Женщины, что на него работают — не дают покоя.
Но больше всего Милена.
Мог ли он, вот так, с одного взгляда, в один миг забыть прежние, устоявшиеся отношения?
Так просто ее бросить — раз и навсегда.
«Я не обещал тебе верности» — гулом встают в ушах жестокие слова, что сказал тогда Милене, когда нас в его кабинете застали.
Не обещал. И мне не обещал. Никогда. Ничего большего, кроме защиты. Да и есть ли большее, кроме его безудержной страсти?
Разбитая, нервная, издерганная ползу на кухню чтобы выпить кофе.
Вчерашний ужин так и остался на столе.
Одеревенела вся.
Дергалась на каждый шорох.
А когда вошел, влетел, как ураган набросился, даже и не поняла. Не услышала. Не метнулась уже в миллионный раз к этому окну, к двери.
— Девочка моя. Нежная. Маленькая. Как же я скучал, — и на руки подхватывает.
В шею, в волосы лицом зарывается.
Поцелуи — короткие, мелкие всю кожу будто жалят.
А я ответить не могу. Обнять даже в ответ.
Выжгло будто меня за ночь эту бесконечную, долгую. Словно внутри все выжгло.
— Даааааша, — уже утаскивает меня, — через гостиную, в спальню. Одежду на ходу с меня срывает, по полу разбрасывает. — Скучал по тебе. Не представляешь, как.
— Влаааад, — уже обнаженная, уже под ним, на постели.
Впиваюсь пальцами в его густые волосы, от себя оттягиваю.
— Думаю о тебе, моя девочка. Все время думаю. Другим заниматься должен, а только ты внутри.