— Ну смотри, если охота возиться. А ты... — он вдруг резко обращается ко мне, — Помни про свою подружку и знай, никакие менты тебе помочь не смогут, если обманешь. Что мы можем ты сама видела, так что...Дома скажешь, что загуляла с мужиками, телефон дома забыла, счет времени потеряла, — хохотнул он, — Если кто спросит, скажешь, что твой любовник дверь выломал, соперника искал.
— А... а сколько меня не было? — решаюсь задать давно волновавший вопрос.
— Да всего-то меньше двух суток. Всё, вали давай, пока не передумали.
Киваю, вместо слов из горла доносится какое-то жалкое бульканье. Я на все согласна, только отпустите меня уже.
Он машет рукой, разрешая мне выйти, и я на негнущихся ногах вылезаю из машины, и не оглядываясь бреду в сторону своего дома. В голове бьется всего одна фраза водителя — «меньше двух суток» ... Почему же мне казалось, что прошла вечность? Меньше двух суток, за которые я раз пять успела попрощаться с жизнью и три раза чуть не была изнасилована... Четыре.
Медленно, словно пьяная бреду по улице, и прохожие недоуменно оглядываются мне вслед. Представляю, как я сейчас выгляжу.
Сколько сейчас времени? Утро или день?
Спустя минут двадцать дохожу до знакомого перекрёстка — вот она моя улица с разношёрстными магазинами, чьи вывески так и манят мимопроходящих зазывающими плакатами и баннерами. Вот детский сад, совсем новый. Там, в трехстах метрах школа. Тоже новая. Новое здесь все — микрорайону нет и трех лет. Я тоже теперь новая, не лучше старой, просто другая. Хотя нет, я хуже. Теперь хуже.
Родной дом не радует, не дарит чувства защищенности. Один раз ворвались и второй сделают так же.
Смотрю на него и будто впервые вижу. Судя по тишине на детской площадке сейчас еще утро, потому что днем здесь всегда орава малышни сводит с ума всю округу криками и гамом. У своего подъезда останавливаюсь, не сразу решаясь войти. И не сразу понимаю, что боюсь. Я просто боюсь идти домой. Я просто боюсь.
Куда пойти? Родители в Крыму, Лика не берет трубку, Валера умер. Гоше нельзя, он хоть и вредный мужик, но все же мент какой-никакой. Вдруг они узнают, что я с ним связывалась? Наверняка же подумают, что не просто так.
Нет, Гоша отпадает.
А, к черту! Ковыляю к подъезду. Еще не хватает, чтобы меня в таком виде видели соседи.
Поднимаюсь на третий этаж, с опаской подхожу к двери. Она плотно прикрыта, если не знать, так сразу и не поймешь, что замки сорваны. Внутри ожидаю чего угодно, но там никого. Первым делом подхожу к большому, во весь рост зеркалу и тут же пячусь назад, к двери. В отражении на меня смотрит какая-то бродяжка. Побитая, грязная, в вещах не по размеру, явно с чужого плеча. Стразы на платье смотрятся глупо, убого. Вот уж, наверное, напугала и повеселила я прохожих своим видом. Точно загулявшая проститутка, избитая клиентом и теперь влачащая свое жалкое тело домой, отлёживаться.
Открытая дверь волнует, но уже не сильно. Надо будет вызвать слесаря, чтобы сделал замки, или вовсе ставить новую. Но сил и на это нет.
Они что-то там говорили, что дверь мне починят, но на меня вдруг накатывает такая волна апатии и безразличия, что кажется положи сейчас голову на подушку, и я тут же усну.
Но я не сплю. В ванной комнате набираю такую горячую воду, что можно обжечься и теперь дую на нее, словно на чай в кружке.
Опускаю больные, все в царапинах руки в воду и тихо постанываю. Когда вода немного остывает, сбрасываю ненавистное платье на пол и осторожно залезаю в ванну, попискивая опускаю отбитые ноги в горячую воду. Первые секунды она обжигает, словно сдирает кожу, но позже приносит облегчение. Кряхтя и охая, словно старушка, заставляю себя полностью погрузиться в ванну и, замерев на несколько секунд, выдыхаю и закрываю глаза.
А когда открываю их, то вижу, что в дверном проеме застыл тип в маске и вот уже какое-то время пристально меня рассматривает.
9
Человек в маске зажимает мне рот одной рукой, а второй набирает пригоршню воды и льет ее на мои, покрытые синяками и ссадинами, плечи. Смотрит, слегка склонив голову, как бы спрашивая, может ли он продолжить.
Сижу, обхватив себя руками, замерев и не смея дышать и с ужасом, будто со стороны смотрю на его жуткую маску. Боюсь шелохнуться, хотя нужно закричать, оттолкнуть, ударить. Нужно бежать, плевать, что я голая, надо спасаться. Но я по-прежнему сижу и молча наблюдаю как этот человек точно так же наблюдает за мной. Смотрит мою реакцию? Ему любопытно? Может я похожа на насекомое, например на муху, которой оторвали крылышки, и она не может взлететь? О чем он думает?
Как ни странно я не чувствую от него той опасности, что исходила от его дружков. Он и правда пока еще не был столь груб со мной и сейчас я, конечно, надеюсь, что уже и не будет. Но этот взгляд из-под пустых глазниц маски, он пугает...
Сжимаю зубы, все еще боясь шелохнуться и ничего не делая для своего спасения. Возможно, я слишком его боюсь, хотя не похоже. Может мне страшно сделать глупость?