— С того... ментам теперь интересно, кто и зачем интересуется парнем, пропавшим без вести. Как начнут трясти, доказывай потом, что не верблюд. Ты не обижайся, но я сразу на тебя свалю...
Кто бы сомневался.
— Вали, чего уж... будто я что-то нарушаю.
— Может и ничего, но выглядит это все как-то странно это, если призадуматься. Вначале твой брательник погибает, потом друг его пропадает, и тут ты им интересуешься. Ты точно ничего не хочешь мне рассказать?
— Я сказала, что у него могли остаться вещи и... вообще прошло уже немало вре...
Гоша не дает мне договорить, перебивает.
— Я, конечно, понимаю, что ты обо мне весьма хренового мнения, но не такой уж я идиот, Полухина!
— Я такого не говорила...
— Но думаешь. Короче, колоться ты не будешь, как я понимаю, а в таком разе я не при делах.
— Да не пойму я, с чего такой сыр-бор. Ну пропал мужик какой-то и что?
— Да то! Он у ментов в разработке был, в какой не знаю, не спрашивай. Мне с этими друзьями вообще связываться неохота, еще приплетут.
— С чего бы это? Есть грешки? — ухмыляюсь, а у самой на сердце кошки скребут.
— Кто бы знал... — загадочно отвечает Гоша, — Ладно, Катерина, давай прощаться.
— Ты как в последний раз.
— Хотелось бы... — бурчит бывший и на этом мы и правда расстаемся.
Ну что ж... придется видимо мне и впрямь прокатиться в Питер, где все началось. Место, где я навсегда потеряла брата...
Но это позже, когда хоть немного заживут синяки на лице.
Под глазами мажу одной мазью, губы другой, а тело третьей. Все принес тип в Маске еще в тот первый раз. Он же периодически заполняет холодильник едой, и, как всегда, молчит. Я кажется уже привыкаю к его немому присутствию в моей жизни — редкому, но до боли знакомому. В прямом смысле до боли.
Сегодня он пришел рано, впервые разулся в прихожей и прошел в ванную, чтобы вымыть руки.
Сижу на кухне, жду, что принесет на это раз. Заходит и долго смотрит на меня, стоя в проеме. Сложив руки на груди, качает головой. Открывает холодильник и находит там мазь. Садится рядом, я резко дергаюсь, но он довольно крепко хватает за руку, и я замираю от ужаса, выпучив на него глаза. Открытым ртом ловлю воздух и кажется вот-вот закричу. Он, видя это, тут же отпускает и примирительно поднимает руки вверх. Вновь качает головой.
Сидим молча, и это молчание угнетает. Оно заставляет меня нервно кусать губы и вздрагивать от каждого неловкого движения, от любого шороха и звука. Молчание затягивается, и я вдруг, неожиданно для себя самой зачем-то спрашиваю:
— Ты немой?
Непонимающе смотрит на меня своими полупустыми глазницами, и я понимаю, что глупее вопроса просто не могло быть.
А он берет и кивает. Ну конечно, это удобно...
— Может я принесу тебе бумагу и ручку? — спустя еще полминуты решаюсь спросить я.
Он некоторое время раздумывает, не сразу соглашается. Но в итоге кивает и я несусь в комнату, чтобы еще пять минут искать блокнот и карандаш. Ручки нет.
— Нет ручки, карандаш пойдет?
Вновь кивает. Мне кажется, что под маской он улыбается. Но я не уверена могут ли типы навроде него улыбаться. Все-таки это прерогатива нормальных людей и вряд ли тип в маске к ним относится.
— Я... я могу к тебе как-то обращаться? — вновь решаюсь на вопрос.
Думает. Пишет и тут же зачёркивает. Наконец пишет вновь и протягивает мне листок.
Было бы смешно, если бы не было так грустно.
— Илон значит... Отличное имя, кстати. Я оценила... — тихо отвечаю я, а он вновь берет карандаш и делает запись «Не бойся меня» ... и тут же, немного подумав, добавляет «Пока».
Мог бы и не добавлять, я и сама понимаю, что человек, который «дружит» с теми отморозками не может быть добрым феем априори. Но может знатно им притворяться.
Впрочем, не бьёт, уже хорошо. Вот и кормит иногда и даже лекарства приносит, все лучше, чем Псих и Лысый.
— Я поняла, — еле слышно шепчу я, а он уже открывает тюбик с мазью. Выдавливает каплю на палец и двигается ближе ко мне. Заносит руку, и я вновь замираю, завороженно глядя на эту самую руку в ожидании удара. Глупо, но я не могу отделаться от мысли, что меня вновь могут бить...
Второй рукой делает знак молчать, подносит палец с мазью к лицу и меня тут же обжигает его прикосновение. Вскрик приводит его врасплох, он на секунду убирает руку, но тут же вновь прикасается ко лбу. Осторожно, едва касаясь, проводит по затянувшейся корочке, дотрагивается до виска, проводит по спинке носа и спускается ниже, к ямочке над верхней губой. Рука зависает в воздухе, он некоторое время смотрит на меня, а я сижу ни жива ни мертва, боясь даже дышать.
Илон вновь выдавливает немного белоснежной мази на палец и прикасается к моим почти зажившим губам. Медленно проводит к уголкам, по контуру, раскрывая рот и его движения становятся почти что неприличными. Да что там... они на самом деле уже мало походят на лечебную манипуляцию, скорее на эротический массаж губ. Краснею, чувствуя, как останавливается сердце, настолько странны и необычны его движения, прикрываю глаза, а он... как ни в чем не бывало останавливается и отстраняется, и долго всматривается в мое лицо. Что он хочет там увидеть?