Хотя вряд ли такое вообще возможно. Таких как он больше нет. Но зачем он все время сбрасывает вызов?..
— Ты там уже нашла себе учителя? — он сегодня расслаблен и вновь позволяет себе шутить над вещами, которые звучат обидно из его уст.
— Прекрати... ты же знаешь, что мне не угодишь. Я не слишком влюбчива, — я уже знаю, как отвечать ему так, чтобы он не слышал в моем голосе обиды.
— Да? Ну-ну...
— Что ну-ну?! — сердито переспрашиваю я.
— Да так, ничего. Послушай, — его голос вдруг становится серьезен как никогда, — Запомни, чтобы не случилось, я никогда тебя не брошу. Слышишь? Все, что я когда-либо делал и делаю — только ради тебя, котенок...
Женский смех обрывает его речь, я же просто молчу, не зная, что сказать или может спросить.
Я не знаю, как я отношусь к брату. В голове все перемешалось в такую жидкую кашу, что можно ложкой вычерпывать.
— Перезвоню, — бросает он, уже привычно прерывая связь.
Что ж, кто бы она ни была, думаю, что Валера не мог ошибиться с выбором. Только вот почему так ноет сердце?
Сегодня уже полгода, как Валера уехал за лучшей жизнью. Полгода, похожие на вечность.
Стою у окна, пью утренний кофе и смотрю на зеленую листву старого дуба, чьи ветки так настойчиво стучат в кухонное стекло моей новой квартиры. Я не слышу звонок мобильного телефона, потому что его звук заглушает бормотание телевизора, а когда слышу, то удивленно нажимаю прием вызова. Обычно мама не звонит так рано, она любит подольше поспать.
Прислоняю трубку к уху и весело отвечаю «Привет» ...
— Валера погиб, — сквозь беспощадное бормотание слышу осипший мамин голос и не сразу понимаю, что она говорит.
— Что мам? Что ты говоришь? — зачем-то переспрашиваю я, хотя смысл слов уже доходит до сознания, повращая мысли в густой кисель.
— Валера... погиб... — сквозь вату повторяет мама и больше я уже ничего не слышу.
2
Время не лечит, кофе покрепче
Настанет день, когда нам с тобой станет ещё легче
Время не лечит, кофе покрепче
Ты думал это все? Но подожди, ещё не вечер
(«Время не лечит» VERBEE)
Вы когда-нибудь видели, чтобы мир в одно мгновение изменял свои очертания, превращая все белое в черное, а все черное делая еще чернее? Чтобы люди вокруг переставали существовать как вид, а небо менялось с землёю местами? Чтобы мысли застывали на одном моменте и мотали его туда-сюда, словно зажеванную пленку в магнитофоне? Чтобы даже невозможно было вспомнить, а что вообще такое этот магнитофон?..
Что такое жизнь вообще, и зачем она нужна, если ее так легко лишиться?
И что делать, если ты и сам не можешь дальше жить, потому что просто не хватает дыхания?! Как с этим бороться и нужно ли? И как жить, если ты все же решил бороться?
Ни у кого нет ответов на эти вопросы. Советы есть, а ответов ноль.
Валерка погиб где-то там, в далеком большом городе, и все, что мы смогли похоронить, так это обгоревший ботинок с правой ноги, несколько зубов и нательный крестик, некогда серебряный, а теперь почерневший, но все еще узнаваемый. Это крестик подарила ему я три года назад, когда он пришел из армии, и это все, что отдали отцу после долгой процедуры опознания. Впрочем нет, крестик я втайне от родителей оставила себе, поменяв его на другой.
Брат взорвался в чужой машине. Он и еще какой-то парень. В глухом лесу нашли дотла выгоревший автомобиль и то, что осталось от двух молодых мужчин. Следователь, что вел дело, ничего толком пояснить не мог, причин возбуждать уголовное дело у него не оказалось, и нас отпустили спустя неделю домой, пообещав, что за останками мы сможем приехать позже.
Как ни странно, до похорон я держусь довольно стойко, и родители даже думают, нет, уверены, что я что-то принимаю. Даже втайне приглашают ко мне врача. Иначе они никак не могут понять, почему я такая спокойная. А меня будто вакуумом накрыло, как колпаком и так до самых похорон.
Хорошо, что доктор понимающий и знает, как им всё объяснить, потому что сама я не могу.
Папа заказал обычный гроб, будто бы мы хороним самое настоящее тело, а не ботинок и крестик. Так легче. Правда гроб закрытый, но все же так легче. Стандартнее что ли…
Все происходит, словно в кино, где я безмолвный зритель. Вот в наш дом идут и идут какие-то люди, знакомые Валерки по школе, институту, так им и не оконченному, сослуживцы отца и матери. Друзья, непостоянные подруги, всевозможные соседи и просто неравнодушные. Они что-то говорят, кто-то гладит меня по голове, будто я совсем малышка... утешают, просят держаться. А я стою с каменным лицом, вызывая недоумение и тихое перешептывание за спиной. Осуждают. Осуждают за спокойствие… я бы, наверное, тоже осудила, мысленно поставив клеймо на груди «равнодушный».
Отрывки, словно штрихи, важные и не очень детали.
Вот стол, какие-то речи, тряска в машине до церкви, отпевание. Вот ворота, где бабушки с цветами привычно сидят на своих местах.
Могильщики удивляются, почему гроб такой легкий, а я молча смотрю на небо, такое неприлично голубое и весеннее, что хочется орать. Но я не ору, вакуум же. Даже воронье куда-то подевалось, будто вокруг и не кладбище вовсе, а санаторий.