Цена Империи

— Тогда было другое. Ты помнишь, какие тогда были знамения? И гадатели в один голос пророчили беды. А сейчас? Даже твой любимый астролог Тразибул, который вечно предсказывает неведомые опасности, на этот раз высказался определенно.

— Ну да! — фыркнул император. — Нагадал мне смерть от меча!

— Вот именно! — воскликнула его мать. — Меч — символ войны, но ведь мы не собираемся воевать! Это твой Максимин, дай ему волю, тут же начал бы войну. А мы собираемся расформировать все эти проклятые легионы!

В голосе соправительницы прорезались визгливые нотки.

— Не кричи так, — поморщился ее сын. — Охрана услышит.

— Пускай слышит, — отмахнулась Мамея. — Все равно ничего не поймут. Эти здоровенные галлы-преторианцы даже латыни не знают!

Между собой мать и сын всегда говорили на том диалекте греческого, которым пользовались на их родном Востоке, так что в ее словах был резон. Вот только из шести гвардейцев, охранявших в эту ночь шатер мамеи, четверо были галлами, один — германцем из франков, а последний — как раз сирийцем, так что фраза о расформировании легионов была ему вполне понятна.

Глава третья, в которой грязными методами: хитростью, подлостью и обманом (как это обычно и бывает) — творится история

Ночь с девятнадцатого на двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Окрестности города Могонтиака. Лагерь XI легиона

— Вы вправе отказаться, — произнес Черепанов. — И сейчас я буду говорить не как ваш командир, а как… хм-м… ваш родич. Приказать не могу. Дело это крайне опасное. И тайное. Если об этом узнают, ни мне, ни вам головы не сносить.

— Говори прямо, примипил, нечего нас интриговать, — усмехнулся Скулди. — Чего надо?

— Прямо, говоришь? — Черепанов тоже усмехнулся, оглядел всех четверых: Агилмунда, Ахвизру, Скулди и его родича Берегеда, молодого, но крайне перспективного разведчика. — Можно и прямо: я хочу, чтобы вы тайно проникли в сирийский лагерь и убили императора Александра и его мать. Я достаточно прямо говорю, Скулди?

Герул-кентурион крякнул. У Берегеда даже глаза округлились. А вот готы никакого удивления не выказали. Нервы у них были из титановой проволоки.

— Действительно рискованное дело, — сказал Ахвизра. Глаза его азартно блестели. — Многие здесь хотели бы смерти императору…

— Многие здесь кричали о том, что хотят другого императора, — уточнил Агилмунд. — Но никто не кричал, что хочет его убить.

— Агилмунд верно говорит, — присоединился Скулди. — Смерти хотят многие. Почему ты говоришь, что именно нам придется его убить?

— Почему он говорит это нам — как раз понятно, — вмешался быстро соображавший Ахвизра. — Потому что во всем легионе только мы способны это сделать! — В голосе гота прозвучало откровенное самодовольство. — Зачем это тебе, примипил? Тебя попросил Фракиец?

Черепанов покачал головой:

— Если бы Максимин решил убить императора, он сделал бы это собственноручно. Но он не станет. Вы не клялись в верности императору. Вы присягали только орлу легиона. Я позаботился об этом. А Максимин клялся Августу в верности и останется верен клятве. Боги не любят тех, кто нарушает клятвы.

Трое варваров одобрительно кивнули, а Скулди, напротив, покачал головой:

— Ты не ответил мне, Гееннах.

Этим обращением он давал понять Черепанову, что говорит сейчас не как младший кентурион со старшим, а как родич. Что, собственно, и предлагал Черепанов.

— Зачем это мне… — медленно повторил Геннадий.

— И зачем это нам, — добавил практичный Агилмунд.

— Скажи мне, Агилмунд, ты хочешь воевать с алеманнами? — спросил Черепанов.

— Да. Война — это неплохо. Добыча, развлечение…

— Александр не будет воевать. Он даст алеманнам золото… которое могло бы достаться вам.

— …И еще шестидесяти тысячам. Если его разделить на всех — совсем мало получится, — заметил Агилмунд. — Это общее дело. Зачем нам стараться для шестидесяти тысяч римлян? Чужаков…

— А для своего родича ты готов постараться? — прищурился Черепанов.

— Ты — хороший вождь, Гееннах, — сказал Агилмунд. — Но все-таки ты нам — не родич.

— А Аласейа?

— Аласейа — далеко…

— Да. Он далеко. И он, наверное, рассказывал тебе, что убил в Томах одного тюремщика?

— Не он, Луций рассказывал. Он слишком мягкий, мой родич Аласейа. Я бы за такое убил многих…

— Аласейа убил одного. Но в Империи за такое убийство могут строго наказать. И здесь не принято платить виру за убийство. Здесь за такое убийство могут даже казнить. Поэтому я попросил Аласейю уехать, надеясь, что без него мне удастся договориться с судьями. Но судьи упрямы, а верховный судья, скорее всего, не станет на сторону Аласейи.

— Надо дать ему золота, — тут же сказал Агилмунд. — Кто он, верховный судья? Много он возьмет?

— Боюсь, что у всех нас не найдется достаточно золота, Агилмунд. Верховный судья здесь — император. И он очень не любит, когда убивают без суда и закона.