Цена Империи

– Стало быть, не пойдет, – флегматично отреагировал стражник. – Чтобы я беспокоил принцепса из-за такого вороньего корма, как вы…

Внезапно слух Коршунова потерял остроту: словно в уши вату напихали. Сквозь эту вату до него доносилась перебранка Скулди и охраны, крики ворон, лязг металла откуда-то со стороны римского лагеря…

– Эй, ты, варвар!

Острая боль вспыхнула в раненом боку. Коршунов сдержал стон, с усилием разлепил глаза. Стражник, вознамерившийся было еще раз ткнуть древком копья в бок Алексея, не стал этого делать.

– Ты хотел мне что-то сказать, варвар?

– Я… – голос стал сиплым, в глотке – будто наждак.

Что-то влажное прижалось к губам Коршунова. Губка, набухшая кисловатой влагой.

– Кто ты?

– Старший кентурион Гай Ингенс. Что ты хотел мне сказать?

– Я… – Алексей посмотрел сверху на кирпично-красное, со свернутым в сторону носом грубое лицо старшего кентуриона и понял, что надеяться не на что. С этим человеком ему не договориться. – Я? Ничего.

– Тогда подыхай молча, варвар! – сердито бросил кентурион. Развернулся и двинулся вниз, лавируя между крестов.

Коршунов закрыл глаза. Нет, ему было не страшно умирать. Обидно немного. И Настю жалко. Как она теперь, без него?

Часть первая Вождь варваров

«Necesse est maximorum minima esse initia».[2]

Осень девятьсот восемьдесят шестого года от основания Рима. Крым. Берег Черного моря

– Никогда… никого… такой… как ты… Настя… – шептал по-русски Алексей в мягкое ушко с крохотной дырочкой от сережки.

Струи черных волос, шелковые змейки, оплели его шею.

– Что-что-что ты говоришь?.. – бормотала она по-гречески. – Я не понимаю, Алёша…

«Алеша» – первое русское слово, которое она выучила.

«Скажи, как звала тебя мама?»

«А тебя?»

«Анис…»

«А меня – Алёша».

«Алеша». – Она выговорила правильно, с первого раза. У нее были замечательные способности к языкам.

У нее были способности ко всему. И здесь, на ложе, на покрывале из алого шелка, в полной темноте крымской ночи, внутри шатра, Алексей видел каждую частичку ее тела. Руками, губами, кожей…

– Анис, ты меня любишь?

– Любишь!

Это русское слово она тоже узнала одним из первых.

– Еще?

– Не сейчас… – Тонкие пальцы с острыми ноготками мышиными лапками пробежались по коже. – Не надо, Алеша. Ты должен быть сильным… завтра. Не то он тебя убьет…

– Тогда отпусти меня.

– Я-а-а? – Изумление, смех, низкий, хрипловатый, после которого ну просто уже невозможно…

– А-а-х… – Влажные ладошки легонько толкнули его в грудь, Алексей послушно скатился на край ложа (голова свесилась вниз) и замер – нет, не в изнеможении, в сладкой расслабленности. Но никогда он не чувствовал себя таким сильным. Никогда…

Снаружи перекликались часовые, залаяла собака… военный лагерь. Тысячи людей. Тысячи обученных убийц. Войско. Дружины рикса Одохара, рикса Комозика… и его, рикса Аласейи, Алексея Коршунова, того, чьи небесные паруса – цвета снега и крови. Если, конечно, завтра его не убьют….

Анастасия зашевелилась. Маленькая ступня коснулась его колена… легкий, бесшумный прыжок – звук поглотила медвежья шкура у ложа.

– Пей… – Чаша с разбавленным (по-гречески) вином коснулась его губ.

Возлюбленная умела угадывать его желания раньше, чем сам он успевал их осознать.

Алексей знал, кем она была раньше. Гетерой. И шпионом. Эта великолепная женщина с талией столь тонкой, что ее можно обхватить пальцами, с кожей младенца и голосом, стирающим все, кроме чувственности, – эта женщина была оружием более страшным, чем копье в руках родича Коршунова Агилмунда, лучшего из готских воинов, которого знал Алексей. Анастасия была смертоносным оружием, отравленной стрелой, изготовленной в Риме, чтобы внезапно и безошибочно вонзаться в сердца врагов империи. Но Алексей не ревновал к ее прошлому. Ведь теперь она принадлежала ему, а не великой римской империи. Только ему. Да, он сам никогда не сможет пользоваться этим оружием по-настоящему. И не захочет. Эта стрела больше не будет пронзать сердца. Разве что чиркнет пару строк на пергаменте – и полетит через море свернутый в трубочку крохотный свиток… и сделает… нет, уже сделал больше, чем тысяча готских копий.

Алексей отнял у нее чашу, привстал и сам поднес серебряный кратер к ее припухшим губам. Даже в полной темноте он знал, каковы ее губы, и видел ее смуглое лицо так же хорошо, как при свете дня. Он слушал, как она пьет, и думал о том, что скоро, очень скоро им придется расстаться. Даже если из завтрашнего поединка он выйдет победителем. Потому что в море, в набег он ее точно не возьмет. Потому что ему легче самому умереть, чем потерять ее…

Глава 1 Готы, герулы, бораны и прочие варвары

Август девятьсот восемьдесят шестого года от основания Рима. Приднепровье

– Значит, вот ты каков, Аласейа, большая вода, тот, кто пришел с неба…