Цена Империи

– Ты заговариваешься, алан, – сухо произнес вождь сарматов. – Я – Ачкам, потомок Атея, не повинуюсь никому. Аласейа сказал правду: я защищаю тебя. Этого достаточно. Аласейа сказал: тебя не тронут. Он – голос их войска, так, Аласейа? (Коршунов кивнул: пусть-ка кто-нибудь попробует это оспорить!) Я не враждую с готами. Это твои враги. Напади на них, если тебе хватит храбрости. Я не стану их защищать, потому что вы, а не они платите мне. Но и тебе помогать не буду. Этого нет в нашем договоре, алан. Но если ты еще раз скажешь, что я тебе служу , я забуду о том золоте, которое мне заплатили. И потребую платы за оскорбление. А если ты откажешься платить, я возьму сам!

Аланский вождь, чье имя так и не было названо, некоторое время угрюмо смотрел на сармата, потом повернулся к Алексею:

– Запомни, гот, этот день. Мы еще встретимся.

Встал и вышел из шатра. Слышно было, как он бросил что-то своим телохранителям, потом застучали копыта: аланы уехали.

– О грозный алан! – воскликнул Ачкам и засмеялся. – Такой храбрец! Благодарю тебя, Аласейа, что показал мне помет шакала. У нас, сарматов, слишком много благородства и потому совсем нет коварства. Мы как степь, верно, боруск?

– Пожалуй, – кивнул Скуба. – Это они зовут нас борусками, – пояснил он для Коршунова. – Так нас когда-то назвали греки.

– Скажи мне, Ачкам, а тебе самому не требуется помощь? – спросил Коршунов. – Когда мы уйдем, не захотят ли аланы отомстить?

– Они? – Сармат пренебрежительно усмехнулся. – Не посмеют. Они будут кормить нас всю зиму, а потом расплатятся с нами ромейским золотом. Но куда пойдешь ты, Аласейа?

– К морю, – твердо ответил Коршунов. – Войско должно воевать, а здесь нам больше воевать не с кем. И не за что.

– Рим? – полуутвердительно произнес Ачкам. – Ну да, ты – храбрец. Я пошел бы с тобой, если бы не знал наверняка: тот, кто воюет с Римом, в конце всегда проигрывает. Так было всегда.

– Времена меняются, – отозвался Коршунов. – Всё меняется…

– Только мы, сарматы, вечно кочуем в этих степях! – перебил Ачкам. – Хотя и ты прав: ведь такие, как аланы, приходят и уходят. Я понимаю тебя, потому что я знаю не один десяток поколений моих предков. Мой род видел множество племен, и мой отец рассказывал мне и моим братьям о прошлом, как я сейчас рассказываю своим сыновьям. А мои сыновья расскажут моим внукам. И так будет всегда, пока существует степь.

Коршунов кивнул, хотя и очень сомневался в вечности «правления» сарматского племени. «Вечных повелителей» не нанимают за золото. Пройдет какое-то время – и те же аланы вполне могут превзойти родичей Ачкама. Хитростью, численностью… [5]

Когда Алексей и Скуба, сопровождаемые сарматской полусотней (выделенная Ачкамом охрана), возвращались в лагерь, Скуба спросил:

– Ты все-таки хочешь идти на Рим, Аласейа? Ты, верно, забыл о римских триремах?

– Я о них помню, – ответил Коршунов. – А ты – забудь.

– Почему?

– Потому что они уйдут к берегам Мезии.

Скуба засмеялся:

– Разве ты римский император, чтобы приказывать римской эскадре?

– Нет. Пока. Но триремы уйдут. Ты увидишь.

Скуба одарил Коршунова странным взглядом, но промолчал. Вероятно, счел не вполне нормальным. С сумасшедшими, как водится, не спорят.

Глава четырнадцатая, в которой позитивно решается вопрос о морском транспорте

Октябрь девятьсот восемьдесят шестого года от основания Рима. Крым. Черноморское побережье

– Они ушли! – Во взгляде Скубы сквозило нечто вроде мистического ужаса. – Наши рыбаки видели, как они шли мимо берегов. Десятки кораблей!

– Конечно, ушли, – спокойно произнес Алексей, хотя внутри у него все ликовало: «Сработало!»

И как быстро сработало!