Цена Империи

Если бы кто-то сказал здешним друзьям Алексея, что их вождю, в общем-то, наплевать на добычу, те плюнули бы болтуну в лицо. Всякий видит: Аласейа учитывает каждый медяк! И честно делит его на всех. Правильный вождь – он такой. Все вокруг крушить в священной ярости – это дело воинов. Задача вождя: чтобы воины остались живы и с прибылью.

Но сам Коршунов никогда не забывал слов Анастасии:

«Они не люди! Они только выглядят людьми! Даже тебе не обуздать их звериной природы.

Они ведь не просто убивают: они убивают всех. Женщин, детей, совсем маленьких… просто для развлечения. После них не остается ничего – только трупы и пепел!»

Он тогда сказал: «Я обещаю тебе, что не позволю им убивать ради развлечения».

Настя ему не поверила. И она была отчасти права. Это была чертовски сложная задача – отучить их от естественного зверства. Бессмысленно было взывать к морали и лучшим человеческим качествам. Здесь была другая мораль, и совсем другие качества считались лучшими. Здесь ребенок врага – не беспомощное дитя, а будущий враг. Тот, кто может занять место собственного отца. Среди этих людей рабство еще не стало главным источником дохода, поэтому вражеское село вырезалось под корень. Они не убивали – они освобождали место. Так земледелец расчищает лесную делянку под пашню. Так лев, ставший главой прайда, убивает всех львят, зачатых прежним вожаком.

Поэтому Коршунов подошел с другой стороны и взывал не к гуманизму и доброте, а к алчности и тщеславию.

– Вот представь, Ахвизра, – говорил он. – Тебя убьют…

– Ну это еще не скоро будет! – возражал самоуверенный Ахвизра.

– Но когда-нибудь случится. Или ты считаешь, что лучше умереть от старости?

Нет, Ахвизра так не считал.

– Вот убьют тебя, – говорил Коршунов, – предстанешь, ты перед вотаном вместе со всеми убитыми тобой в бою…

– Большая толпа получится! – гордо заявлял Ахвизра.

– …а в толпе этой, – продолжал Коршунов, – полно баб и детишек. И скажет вотан: с кем же ты воевал, Ахвизра, с бабами или с воинами?

– Сроду я с бабами не воевал! – возмущался Ахвизра. – Ты думай, Аласейа, что говоришь-то!

– Но убивал?

– Ну, бывало… если какая подвернется… случайно… что ты хочешь, война же!

– Да я ничего не хочу, Ахвизра, – успокаивал Алексей. – Кого хочешь, того и убивай. Твое дело. Но ты мне друг, и я тебя предупреждаю. Как друг, не как вождь. Там… – жест вверх, к небу, – может совсем нехорошо получиться. Думаю, вотану недосуг будет разбирать, кого ты случайно убил, а кого – намеренно.

– Так все так делают… – неуверенно возражал Ахвизра.

– Вот именно, – соглашался Коршунов.

– А вутья [15] вообще своих и чужих не разбирает!

– Так то – вутья. С вутьи у вотана – спрос особый. А тебе я просто так сказал, по-дружески.

И Ахвизра уходил переваривать информацию. И представлять себе картинку, нарисованную Коршуновым. И делать выводы.

Так выглядели «душеспасительные» беседы в варварской интерпретации. И надо признать, эффект был. Правда, пока только среди своих, особо приближенных. А для более широких масс достаточно было приказа: местных зря не трогать. Авторитет Аласейи – Небесного Героя был настолько высок, что рядовые бойцы слушались его без всяких объяснений. Вернее, довольствовались тем объяснением, что так надо для более эффективного взимания дохода. Единственное, в чем Коршунов вынужден был дать послабление, – насчет женского пола. Но тут уж ничего не поделаешь: запрети парням сбрасывать избыток семени – моментально возникнет бунт. Да и местные женщины, как уже давно заметил Коршунов, относились к подобным вещам почти равнодушно. Лишь бы не убивали и не калечили. Насилие на войне неизбежно. Но этот мир был правильнее того, из которого пришел Коршунов. В этом мире никто не болтал о «правах человека» и «человеколюбии», одновременно выжигая с воздуха целые города, никто не травил народы «третьего мира» синтетическими продуктами и не отправлял голодающим странам токсичные отходы под видом «гуманитарной помощи». Здесь каждый честно заявлял: есть я, есть мои родичи, а остальные мне по…! Просто и доходчиво. А то – как в анекдоте, который любила цитировать одна эрудированная коллега Коршунова: «Больше всего на свете я ненавижу расистов и негров».

Зато и продвигать собственную мораль в местный менталитет Коршунову было не так уж сложно.

«Вот представь, – говорил он Книве. – Вырежем мы сейчас всех здешних жителей, сожжем город, поля, сады, а дальше что? Пройдет десять лет, станешь ты риксом, придешь сюда за добычей, а тут – безлюдье и пепелища. Если ты хочешь из года в год стричь овцу – не сдирай с нее шкуру».

Книва слушал очень внимательно. И запоминал. Алексей мог не сомневаться: его слова не пропадут втуне. И когда Книва станет вождем (а он непременно им станет, если не убьют), то будет относиться к «людским ресурсам» по-готски рачительно.