Цена изменения (СИ)

Аори замялась, не зная, что ответить. Она бы с удовольствием сидела в соседнем кресле, поджав ноги, как в старые времена, слушала неторопливые рассказы, задавала дурацкие вопросы. Но, если рядом будет сидеть вечно напряженная, как взведенный арбалет, а теперь еще и беременная Лана…

— Не бойся, — Лексаз угадал ее мысли. — Вечер анонсирован для двоих.

— Ты никогда не приглашал меня, это я всегда приходила, — прищурилась Аори.

Он развел руками.

— Вот знаешь, я впервые засомневался, а правда ли то, что слабая особенность не может перебить сильную? Или ты просто резко поумнела за последнее время?

— Нет во мне никакой особенности.

— Есть. Потому и приглашаю. Хочу посмотреть поближе, что из тебя получилось. Сядем, выпьем по чашке… э… чая, и придумаем, что с этим делать. Идет?

— Только не в Доме Баго, хорошо?

— Ты связываешь мне руки!

— Хм, это будет что-то новое в наших отношениях, — брякнула Аори и тут же прикусила язык.

Но Лексаз, на удивление, даже обрадовался дурацкой шутке.

— Ну слава богам, таки про особенность не наврали.

— Это нечестно — на меня влиять! А ну прекрати!

— Слишком уж смурная ты. Не обидишься же за такую ерунду? А?

— Боишься, что сожгу тебя? Или голову оторву? — настроение моментально упало, стоило Лексазу выполнить просьбу. — Не волнуйся, во дворце я на подобные фокусы не способна.

— Надеюсь, до такого никогда не дойдет, — ответил он почти серьезно. — Я предпочел бы быть на твоей стороне, и не только потому, что дорожу тем, куда ем.

— А что из меня получилось, если смотреть издалека?

Аори подняла руки и медленно повернулась вокруг оси.

— Вот торопыга. Внешне — обезличенная болванка.

— Ну спасибо!

— Это, спешу заметить, ничуть не феминитив от слова болван, — с изысканной вежливостью сообщил Лексаз. — Внутренне… Скорее всего — эмпатия. Слабенькая, чахленькая, но тем не менее. Ты знаешь умное слово, или разъяснить?

— Сопереживание? — удивилась Аори.

— В контексте особенности — восприятие эмоций. Полезная штука для изменяющей, скажи?

— Лексаз, мне страшно, — Аори оперлась на холодный, как лед, подоконник. — Что я должна сделать? Зачем я Арканиуму?

— Не лучшее место для такого разговора, — предостерег он. — Ты не права. Они не нуждаются конкретно в тебе, они экспериментируют на том, что способно вынести эти эксперименты. Магия не рождается на пустом месте, потому и зовется изменением. Что-то одно превращается в что-то другое, только так.

— Не очень приятно быть этим что-то.

— А ты не первая, — он выудил из кармана смартфон, посмотрел на него, нахмурился. — Все, кто жил до нас, были чем-то, а мы пользуемся результатами. Двигайся сюда.

Аори заглянула в смартфон и прилепила к виску предложенный кругляшок звукового сенсора.

Старая съемка рябила, черты лиц смазывались, но пение звучало на удивление чисто и ясно. Как весенняя капель, как звон колокола в сумерках. Даже гомон придворных не заглушал гармонию детских голосов.

— Красиво.

Ненужным казалось подбирать слова — Лексаз и так понимает, чем отзывается мелодия.

— Поет хор мальчиков-кастратов, — спокойно пояснил он. — Один из последних. Было модно держать их при Домах. Ты можешь поспорить с тем, что мир однозначно потерял, лишившись такого пения?

— Легко, — она вернула сенсор. — Мир ничего не потерял. Потеряли только люди.

Лексаз задумчиво потер гладко выбритый подбородок, сверкнул угольками глаз под буйной россыпью кудрей.

— В основе самых страшных преступлений лежит наслаждение. Удовольствие.

— Ты сейчас похож на Яна, — поежилась Аори.

— Мы из одного рода, если ты не заметила. Особенность Тройнов так и развивают. Принуждают испытывать самые разнообразные эмоции, или же находиться рядом с теми, кто их испытывает. Многие методы тоже запретили со временем.

Аори подняла на него глаза.

Усталость. Глубоко спрятанная усталость и в нем, и в Россе, и даже в Яне. От того, насколько все те, кто кажутся непохожими, удивительными, мудрыми, смелыми, — одинаковы.

Она перевела взгляд на зал. Их маленькая ниша у окна прилепилась у самого края островком хрупкого покоя, и океан жизни распахивался вокруг. Счастье до исступления, роскошь до вульгарности, вожделение вместо любви. Они брали столько, сколько могли, и закрывали двери там, где возможности заканчивались, лишь бы не взял кто-то другой.

Редкая искра промелькнет в этом болоте.

— Кто? Кто те, кто решает запретить?

— В этом-то и соль. Люди, у которых хватает сил оторваться от собственного удовольствия и увидеть чужую боль. Любое сражение, которое чего-то стоит, начинается изнутри. С собой.

Мимо их убежища пронеслась в танце пара, хихикая и перешептываясь.

— Знаешь, как ты со стороны выглядишь?

— Вот идиот, делать ему больше нечего, философа из себя строит, — усмехнулся Лексаз. — Ну я же кратенько. Или утомил?

— Нет. Ты хотя бы не скрываешь отвращение за милой улыбочкой.

— На твоем месте я бы веселился, — Дипломат хитро подмигнул. — Ой чует моя душа, ты еще хорошенечко над всеми пошутишь!

Аори ответила ему многообещающей улыбкой.

— И я даже знаю, с кого начать.