Ему было не по себе, и хотелось скорее все это забыть. Но сам же понимал, что такое не забывается.
Митю они перевели в другую школу. И хотя сын заверял, что в новом классе ему всё нравится: и учитель, и одноклассники, и даже друзей он там себе завел, а все равно они оба с Инной были постоянно настороже.
Единственные воспоминания из всех прошлогодних событий, которые грели душу и заставляли сердце чаще сжиматься, это, как ни странно, его авария. Дурацкая, конечно, такая – ведь разбился он по глупости. О том, что шаровая опора люфтит, ему говорил друг Стаса. И предупреждал, что она может накрыться, а если это случится на скорости, то можно прямиком отправиться на тот свет.
Так, в общем-то, и случилось – шаровая лопнула на ходу, колесо легло, машину занесло и перевернуло. Слава богу, хоть легко отделался.
Но зато что было потом… Он бы ещё сто раз и не такое вытерпел, чтобы затем услышать от Инны «Я тебя люблю».
По правде говоря, Дементьев сначала даже не поверил, думал, что не отошел от наркоза, что это были галлюцинации, сладкий бред, желанное видение. И потом мучился всю ночь: приснилось ему всё же это или в самом деле было? Боялся поверить, понадеяться. А на другой день Инна снова пришла. И смотрела на него так, что сердце трепыхалось. И сразу ясно стало: все-таки приходила, была с ним и «люблю» говорила…
– Ты простила меня?
Инна кивнула.
– Я не хочу больше про это думать, Никита. Не хочу вспоминать. Это… это такая ерунда, оказывается. Я… когда узнала, что ты разбился… когда мне позвонили с твоего телефона… когда услышала чужой голос вместо твоего…
Она покачала головой, а на глазах выступили слезы.
– Я так испугалась, что ты погиб… Ты не представляешь… Для меня просто все остановилось. Я дышать не могла. Я чуть не умерла от ужаса, что могу потерять тебя навсегда… что никогда больше не увижу тебя, не услышу… Ехала в больницу и думала: лишь бы выжил, все остальное мелочи, все остальное такие мелочи…
– Я никогда больше тебя не предам… – спекшимися губами шептал он горячо. – Скорее сдохну, но никогда… Я так тебя люблю… Я люблю тебя еще сильнее, чем раньше… Мне никто не нужен, кроме тебя…
И до чего же крышесносным был их первый после долгого воздержания секс.
Полтора месяца, как велели врачи, не должно быть ничего. Минимум нагрузок, бандаж, щадящая диета и, самое мучительное, никакого секса. Он бы наплевал на запреты без раздумий, но Инна была непреклонна. Боялась осложнений, и вообще боялась.
– Никита, ты что? Это же полостная операция! Опасно! Нет-нет-нет. Будем соблюдать все предписания врачей.
Правда, потом, когда он стал чуть подвижнее, а боли в брюшине ослабли, они приспособились доставлять друг другу удовольствие ласками. И самое острое наслаждение он получал даже не тогда, когда ее нежные пальцы приносили ему долгожданную разрядку. А когда она трепетала под его руками, часто и сбивчиво дыша, когда выгибалась дугой, закусив в полустоне губу, когда тело ее сотрясало от сладких судорог. И, конечно, когда потом прижималась к нему расслабленная и разомлевшая.
Ну а когда стало можно… Ночами они теперь очень часто не высыпались, особенно в первое время, когда оба, словно истосковавшись, никак не могли насытиться друг другом.
Давно уже Дементьев не чувствовал себя настолько счастливым. Причем это счастье ощущалось буквально физически, он упивался им. И все время хотелось по-дурацки улыбаться. Да и тёща из их жизни исчезла. Она, конечно, иногда звонила Инне, а та иногда на ее звонки отвечала, но говорила с ней неизменно вежливо и сухо. И эти редкие звонки никак их счастье не омрачали.
Потом, конечно, эйфория поблекла, но в душе осталась спокойная теплая радость, которая, на удивление, вполне себе уживалась с тягостным чувством вины и стыда. Пусть Инна ни разу за все время и не припомнила ему ни словом, ни взглядом, ни намеком историю с Дианой, сам-то он ее не забывал.
Впрочем, один раз они все же поговорили об этом. Спустя год после аварии.
Они тогда все вчетвером гуляли в парке. Митя скакал на батутах с другими детьми. А они стояли неподалеку в тени. Дементьев держал на руках Машу и не сразу заметил, как Инна, которая только что безмятежно улыбалась то ему, то Мите, вдруг напряглась. Взгляд ее застыл, сделался холодным. Правда, смотрела она куда-то за его спиной.
Он оглянулся и увидел приближающуюся к ним Диану. Вообще-то, он и узнал ее не сразу. Она изменилась. Прежний ее лоск куда-то делся, но зато она стала женственнее, немного поправилась и округлилась. И перед собой Диана толкала большую коляску, с капора которой свисала тонкая полупрозрачная сетка от солнца или от насекомых. Но ребенка сквозь нее было не видно. Впрочем, Дементьев особо и не интересовался. И если бы не двусмысленность ситуации, даже порадовался бы за Диану.
Проходя мимо них, она тоже слегка изменилась в лице. Смутилась. Кивнула ему, но хотя бы останавливаться не стала – наоборот, прибавила шагу и вскоре скрылась из виду.
Настроение у Инны заметно испортилось. Дементьева и вовсе придавило. Ничего лучше он не придумал, как напомнить ей:
– Я тебя люблю.