Цена короны

Экзекуторы подхватили мертвеца за ноги и подмышки, понесли прочь.

– Ваше светлейшество… – в голосе Ай-Ванура звучала боль. – Вы знали?

Рука епископа снова попыталась нащупать концы пояса. И не найдя, стиснула складку тяжелой ткани, серой, точно пасмурное небо.

– Клянусь Пресветлым Сеггером, магистр… Я догадывался. Но такого даже представить не мог.

* * *

Донг… Донг… Донг…

Большой колокол роняет звуки, как грозовая туча – первые капли дождя. Только капли не падают, а поднимаются в небо… И медленно уплывают, несомые усталым ветром.

Кроткая ночь глядит в окно покоев Хильдиса Коота – скромная послушница, не смеющая поднять с лица звездотканное покрывало.

«Вы не спите, ваше светлейшество? Вас что-то тревожит?»

Епископ отвернулся от окна, словно не желая встречаться с ней взглядом. Молитва не шла на ум. Да и много ли толку в одной молитве? Она укрепляет дух, проясняет разум, но за словом должно последовать дело.

Ибо Пресветлый Сеггер взрастил чад Своих, дабы стали они помощниками в делах Его и вершителями воли Его. И велика скорбь отца, чьи дети, лишь на него уповая, сами пребывают в праздности…

Вот только всякое ли деяние – благо? И, может быть, прав святой Рутилий, когда сказал: «Благими намерениями вымощен путь в место мучения»?

Жаль, что ты забыл об этом, магистр Анволд. Об этом и еще кое о чем.

Кто утратит смерть – тот утратит жизнь. Это не вечность, а небытие. Никто и ничто живое не бывает бессмертным, но только люди знают, что умрут. Это наша суть, наш великий дар. Поэтому мы так боимся ее потерять. Наша жизнь, наши страдание – то, что мы боимся потерять. Человеческая жизнь недолговечна, как волна в море.

Неужели кто-то захочет, чтобы это море застыло?

Его светлейшество епископ Хильдис Коот, член Королевского Cовета, боевой магистр Храма Вольных, примас капитула Инквизиции, подошел к окну и некоторое время следил, как из-за горизонта, похожего на полуразрушенную крепостную стену выползает первая луна. Потом подошел к стене и коснулся ее ладонью.

Когда он убрал руку, в стене темнело маленькое отверстие, которое быстро затягивалось.

А на ладони епископа лежал маленький золотистый кристалл.

Несколько мгновений Хильдис Коот разглядывал его, словно в чем-то сомневаясь. Казалось, кристалл впитал в себя весь свет луны, едва она показалась над горизонтом, превратив ее в тусклый оплавленный обломок. На блестящих гранях играли крошечные искорки. Но странное дело: келья по-прежнему оставалась темной.

Быстрым движением епископ разломил кристалл пополам и прижал половинки к вискам.

– Учитель Гаптор, – произнес он. – Мне необходим ваш совет.

Глава третья Запах смерти

Утром, чуть свет, Флайри и наемница покинули и «Мантикору», и Радуну.

Реддер Рикс не вышел их проводить, да и не удивительно, наверняка спал сейчас тяжким похмельным сном… Впрочем, Флайри о состоянии здоровья купца нимало не задумывалась, да и все остальные приключения на постоялом дворе и встреченные там люди напрочь вылетели из головы.

Весь первый час пути наложница пыталась найти ответ на вопрос, терзавший ее минувшей ночью: в чем причина бескорыстной помощи Тэм? Помогала бы та ей, будь Флайри наложницей какого-нибудь купца или чиновника? Ох как сомнительно… В «Шипокрыле», возможно, и помогла бы, не стоит сразу думать о людях дурное. Но сразу же после этого их пути наверняка бы разошлись. Наемнице некогда заниматься благотворительностью, ей надо зарабатывать на спасение своего ненаглядного Сегарха…

Сегарх… Вот и имя-ответ. Вернее, ответ в двух именах: Сегарх и Адрелиан. Адрелиан и Сегарх. Лорд-регент – один из немногих людей на Лааре, кому по силам организовать спасательный поход по океанскому дну.

…Вокруг тянулась каменистая низменность. Казалось, огромный больной бронтобей пришел сюда и лежит, дожидаясь смерти. Толстая шкура лопнула, из трещин алыми степными тюльпанами выступила кровь. Солнце отражалось в блестящих бляшках расплавленного песка – незаживающих шрамах, оставленных огненным дождем. Между ними торчали жесткие пучки полыни, ковыля и красного бурьяна – его лепестками, высохшими по осени, матери набивают матрасики для новорожденных младенцев. Лошади ступали осторожно, словно и впрямь умирающий исполин мог очнуться от предсмертной дремоты, потревоженный болью.