Цена короны

Кто произносил их, эти слова — непонятные, неразличимые, даже не слова, а тени слов?

Кажется, здесь отправляют какой-то ритуал… Но кто и зачем принес в храм это ?

Вещь, настолько неуместная, что поневоле притягивает взгляд, точно стрелку компаса…

Турнирный доспех — в таких выезжали на ристалище воины времен Флориана Благословенного. В первый миг женщина приняла их за воина в полном облачении, но чуть позже заметила зеленоватый свет под забралом и поняла, что доспех пуст.

Он словно висел в воздухе, не касаясь разбитых каменных плит подошвами железных сапог. Нити зеленоватого свечения, похожие на тонкие мохнатые щупальца, словно ощупывали маслянистую поверхность желтоватого, до блеска отполированного металла.

В том, что ему не раз доводилось принимать удары копий, сомневаться не приходилось. Кто бы ни начищал эти латы, ему не удалось выбрать многочисленные щербины, похожие на отметины, что оставила оспа на лице стареющего придворного щеголя. Едва заметные, они покрывали гладкий нагрудник, горжет, словно раздвинутый изнутри усилием могучих мускулов, и щиток-тарч на левом плече, заостренный кверху, точно язык тяжелого пламени — казалось, он предназначался не для того, чтобы отражать вражеские удары, а сам был оружием, разящим нападающих сверху неведомых тварей.

Тварей с костями из литого металла… Одолеть их по силам только таким воинам, как тот, кто носил этот доспех — могучим великанам, что на целый локоть выше обычного человека. Повергнув врагов в жестокой схватке, они привозят домой их головы и отдают оружейникам. А те изготавливают из черепов наплечники для доспехов победителя, а из зубастых челюстей — налокотники… подобно тому, как орочьи вожди украшают щиты черепами убитых неприятелей…

Наемница сморгнула, но наваждение не пропало. В какой-то миг ей начало казаться: туманные волоконца не просто плавают по собору, как дым в лощинах осенним утром. Они связывали подобием паутины участников странного ритуала… Или это вовсе не люди, не живые существа и даже не порождения Тьмы, с помощью богопротивной магии вернувшие своим телам подобие жизни? Может, эти странные одежды и бледная кожа скрывает все тот же желтый металл… Стоит сорвать их, и блеклые язычки тумана тут же примутся осторожно облизывать его, точно лоснящуюся мертвую плоть?

Она потерла кончики пальцев: ей показалось, что она невзначай макнула их в прогорклое масло.

Словно неведомо каким образом прикоснулась к наручам, и впрямь напоминающим руки преступника, с которого живьем содрали кожу… Скорее всего, они набраны из толстой проволоки. Начищать их сложнее, чем гладкие литые поверхности, а времени было мало, вот они и остались темными… Но чем дольше Флайри убеждала себя в этом, тем меньше верила. Страх, подкравшись незаметно, касался кожи липкими паучьими лапками.

И не обернуться. Не отвести глаз от зубчатой розетки на груди металлического воина, похожей на мельничное колесо. Вот-вот оно повернется, и омерзительный стальной скрежет прорежет тишину, разорвет непрестанно шевелящиеся призрачные нити, что как будто держат мертвого воина, не давая упасть…

Снова зазвучал тихий монотонный голос. Не мужской, не женский… бестелесный. И на полу перед амвоном начала проступать тусклая огненная спираль.

Голос смолк. Но спираль становилась все ярче и медленно, завораживающе медленно вращалась. Она была огромна — добрый десяток шагов в поперечнике. Казалось, ее тупой конец вот-вот коснется железных сапог.

Наемница смотрела не на спираль. Она смотрела на высокого человека с длинными светлыми волосами, который неподвижно стоял в центре ленивого огненного водоворота. Слишком далеко, чтобы разглядеть лицо… Адрелиан?

— Рахх зыдыр судох[29] … — прошипела Тэм. — Пресветлый Сеггер, как все паршиво…

Она вдруг поняла, что видит духа, призрака, — кого угодно, только не человека. Сквозь высокую статную фигуру можно было смутно разглядеть камень стены…

Внезапно наемница застонала, качнулась и начала оседать на камни. Ее лицо вдруг постарело, подурнело и стало похоже на тряпичную маску-личину с разорванной и наскоро зашитой щекой — маску вампирши, прикусившей одним клыком собственную губу.

* * *

Флайри осталась одна. Тишина невыносимо давила — так, что хотелось изогнуться и крепко приложиться затылком о каменистую землю. Слух просил хоть каких-то звуков. Но все звуки куда-то подевались, куда-то исчезли: и пение ночного сверчка, и скрип козодоя, и почти неуловимый слухом шелест ветра в траве. Тысячеглазая безмолвная ночь зорко глядела вниз, и казалось: ничто не в силах укрыться от равнодушного холодного взгляда.

А затем она услышала… Нет, показалось, обманул собственный пульс, отдающийся в ушах… Однако несколько мгновений спустя сомнений не осталось: шаги! Приближаюшиеся осторожные шаги!

— Мну, малыш! — позвала Флайри тихонько.

Потом несколько громче:

— Я здесь, сюда!