Цена короны

— Милорд регент и уважаемый совет… Если бы имели место единичные стычки, мы попытались бы разобраться на месте. Но вы видите сами. Ни одного заседания совета не проходит без того, чтобы на нем не прозвучали слова «беспорядки на границе с Аккенией». И заметьте, едва ли не в каждом третьем случае вина бесспорно лежит на наших людях. Расправу над купцом Белегостом я вообще считаю возмутительным деянием, порочащим честь армии Туллена. Унижать человека лишь за то, что он является подданным другой страны…

— Прекрасно, — возразил один из делегатов. — А как тогда относиться к аресту наших воинов, которых продержали в клетке трое суток, не имея на это никаких оснований? Это не оскорбление?

— Аккенийцы всегда были слишком обидчивы, — лорд-комтур откинулся на спинку кресла. — Хочу вам напомнить, уважаемые, что обидчивость уже стоила жизни их императору.

— Ваше мнение, сайэр Авенир? — обратился Адрелиан к лорду-казначею, видя, что тот порывается что-то сказать.

Сайэр Авенир поднялся, поправил массивную золотую цепь, отягощавшую шею, и заявил:

— Вопрос в другом: нужны нам эти постоянные стычки как повод для новой войны с Аккенией? Тогда не только можно, но и должно оставить дела в нынешнем их положении. А уж при необходимости мы сумеем раздуть из малой искры большой пожар. Или же не нужны, как сеющие лишнюю рознь между нашими народами? Тогда надо укрепить дисциплину самыми простыми и действенными мерами. Для начала перевести гарнизоны на казарменное положение. Однако, как мне кажется, сейчас, после победоносной Семидневной войны, речь о войне новой и тем более о завоевании Аккении идти никак не может. И ответ, по-моему, очевиден.

Лорд-регент впервые поднялся со своего кресла, и все делегаты большого королевского совета немедленно смолкли, чувствуя: сейчас прозвучит нечто важное.

— Вопрос о завоевании Аккении и в самом деле не стоит, — заговорил Адрелиан негромко, повышать голос он не имел нужды, сейчас в обширном зале слышно было бы даже жужжание мухи. — Но вопрос о мирном воссоединении Аккении и Туллена, — стоит безусловно. Более того, мне кажется, что жителями обеих держав он уже решен, и решен положительно, не так ли?

Никто не ответил, и лорд-регент удовлетворенно кивнул.

— Молчание — знак согласия. За распрями и междоусобицей мы забыли о том, что Аккения и Туллен когда-то были единым государством со столицей в Кирсониге. И напомню, что изначально это государство называлось именно Тулленом, по имени императора-основателя. Об этом знает каждый мало-мальски образованный житель Лаара. Но одно дело — знать, другое дело — помнить. Мы все забываем об одной опасности, которую несут великие бедствия. Они делят нашу память на «до» и «после». То, что было прежде, со временем начинает казаться нам чем-то вроде легенды. Императорскому роду Аккении выгодно навсегда позабыть о том, что раньше вся империя называлась Тулленом. Но мы все помним. Оба наши народа — помнят.

Если бы Хильдис Коот не умел безупречно контролировать свою мимику, наверняка скривился бы, словно отхлебнув по ошибке вместо вина крепкого уксуса.

Политическое заявление — именно так называлось то, что произнес сейчас лорд-регент. То, о чем обыватели толковали в кабаках, а политики — в самом узком кругу, исключавшем утечку информации. Политическое заявление, сделанное высшим лицом государства в присутствии без малого сотни людей, очень скоро станет известно всем в королевстве, равно как и за его рубежами. Вот вам и повод к войне, лорд-казначей, куда уж до него дракам пьяных солдат…

Но до чего же не вовремя… Так, по крайней мере, считал сайэр епископ. До коронации, до женитьбы… Недаром говорил древний мудрец: «Слово, сказанное вовремя, есть семя, брошенное на пашню; слово, сказанное не в срок, есть семя, брошенное на ветер». А только что прозвучавшие слова Адрелиана способны породить не ветер, — настоящую бурю.

Церковь всегда выступала за объединение двух держав, — в обоих большую часть населения составляла ее паства. Но присоединится ли Аккения к Туллену, или же Туллен к Аккении, — Пресветлому Сеггеру безразлично, его Церковь — структура надгосударственная и не зависящая от личных амбиций монархов. Такова была официальная позиция патриарха Гаптора.

Епископ Коот, тулленец по рождению и член королевского совета, никак не хотел бы оказаться перед дилеммой, — выбирать между верностью Церкви и интересами своей страны. Потому что сам не знал, что в итоге выберет…

Правда, Адрелиан не упомянул, кто же должен встать во главе объединенного государства. Знал, что найдется кому озвучить непроизнесенную им мысль.

Так и получилось. Слово немедленно взял лорд-комтур: