Цена любви

Всего лишь типичные репортерские вопросы, говорила себе я, но каждый раз во мне возрождались леденящие душу предутренние сны. Я прогоняла их, улыбалась в объективы камер и отвечала: «Я ужасно взволнована предстоящей работой над фильмом об олимпиаде. Это мой новый возлюбленный».

Позже, в гостиничном номере, мне ничего не оставалось, как честно признаться, что теперь я всегда одна. Как некий остров. Видимо, причина заключается в моей постоянной занятости на протяжении последних лет. Привычка или сознательный выбор сделали меня представителем когорты новых американских героев-одиночек, Красивой Одинокой Суперженщиной, скачущей по городам, точно ковбой по Дикому Западу. Я перегоняла стада, сидя в комфортабельных креслах авиалайнеров. «Выпьем за Элизабет, — говорили подруги на наших редких девичьих встречах. — Она безумно талантлива и работает, не жалея сил».

«А все лишь потому, что ей не приходится заботиться о муже!» — замечал кто-то.

Конечно, когда-то, еще совсем недавно, все было иначе. Но ни улыбки, ни понимающие взгляды, ни шутки не способны заглушить тоску по любви, в которой я никогда не признаюсь.

Я настолько вошла в роль, так сжилась с ней, что никто из подруг или коллег не смог бы догадаться о том, что произошло с Бетти. Лишь в последнее время, в черные предутренние часы, когда ночные демоны особенно сильны, у меня появляется мужество слушать ее. Вернее, дело не в мужестве. Бетти не в состоянии спать. Она требует, чтобы я выслушала подробности.

Сны Бетти впервые появились около года назад, спустя несколько месяцев после завершения работы над «Фирензе». Вряд ли это были сны, скорее смутные образы, мимолетные картинки прошлого. Они приходили ко мне средь бела дня. И было непонятно, видела ли я что-то во сне, или меня просто посещали какие-то мысли. Видения становились все продолжительнее, но голос Бетти всегда звучал приглушенно. Снилось, что она зовет меня спуститься вниз по лестнице; раскатистое эхо искажало ее слова, я ничего не понимала… Она обращалась ко мне из длинного туннеля, но слова тонули в грохоте поездов, скрежете колес… Мы беседовали на многолюдной вечеринке, на Бетти черное шелковое платье без бретелек, длинные светлые волосы блестят… в руках у нас бокалы с вычурной огранкой, голоса гостей и музыка заглушают ее голос… она говорит по-испански, слова кажутся бессмысленными — я не знаю языка, на английском языке речь почти не слышна… Затем она стала приходить ко мне в облике ребенка, называя себя Куколкой Бетти; в светлых волосах, стянутых в пучок, как у балерины, розовеют маленькие цветы. Бледная и худенькая, черное балетное трико обтягивает ее ноги; она долго сидит, склонив голову и не желая говорить… В последнее время Бетти снова являлась мне в образе молодой женщины; произносимые ею слова звучали отчетливо. Я просыпалась лишь тогда, когда она разрешала.

ГЛАВА 2

— Сеньора, извините меня, сеньора, — прервал мои мысли официант «Кафе де ла Опера», стараясь говорить по-английски как можно лучше.

Он поставил передо мной незаказанную чашечку кофе.

— Это от того господина, он очарован вами.

Официант указал на человека со светло-серыми глазами, который недавно поглядывал на меня. Я робко кивнула: разучилась знакомиться с красивыми мужчинами в кафе. Впрочем, волноваться не стоило, незнакомец встал и вышел с террасы на Рамблас. Возможно, он благодарен мне за мое смущение, подумала я, провожая взглядом высокого, стройного человека. В такт мягкой, кошачьей походке непринужденно двигались его руки, ощущалась грация спортсмена, угадывались тренированные мышцы ног… он мог быть теннисистом… а голову держал высоко, как танцор. У меня еще сохранилась привычка оценивать человеческое тело: в «Театро дел Лисео» зачастую приходилось убивать время, разглядывая мужчин.

Здание оперы было закрыто; только в кассе продавались билеты на вечернее представление — давали «Лулу». Я мысленно перенеслась на огромную сцену, увидела ее глазами Бетти в свете белых и голубых прожекторов…

Бетти и ее подруги из женского кордебалета каждый вечер, стоя за кулисами, наблюдали за Луисом, звездой труппы, творившим невообразимые прыжки и пируэты. За ним у края сцены находился мужской кордебалет; белое трико обтягивает рельефные мышцы бедер, упругие, округлые ягодицы. Девушки называли Луиса Эл Гитано, Цыганом, за смуглое лицо и животную энергию. «Твой возлюбленный, — смеясь, говорили они Бетти». — «Si, Luis, amor, у ballet».

«Да, Луис, любовь и балет навеки», — повторяла Бетти. В Барселоне сбывались все ее мечты.

После утренних упражнений в зале, если ее не вызывали на дневную репетицию, она позволяла себе забыть о балетной диете и наслаждалась долгим испанским ленчем. Затем любовалась восхитительными сокровищами, выставленными в маленьких лавках на мощенных булыжником улочках, а также кораблями в порту и суровыми, пугавшими ее чем-то матросами. Иногда, отвечая на их взгляды, она представляла, какую ревность это пробудило бы в Луисе.