Цена любви

Мария замолчала и показалась мне другой; волшебство исчезло. Это всего лишь слова мудрой пожилой женщины. Да, я ошиблась.

Мерседес снова наполнила наши бокалы. Мы чокнулись, и она подвела итог.

— Вы правы, мадам Орасио.

Потом повернулась ко мне.

— Но скажи, Элизабет, почему американская женщина, какой бы власти она ни добилась, вечно готова на все ради любви?

— Нет ничего плохого в том, что женщина надеется обрести любовь, Мерседес, — ответила я. — Никто это не оспаривает.

Мерседес насмешливо улыбнулась.

— Да, в общем, ничего плохого, за исключением того, что несчастные эмансипированные американки по-прежнему приносят надежды на хороший брак в жертву любви. Чтобы жениться, мужчина должен преподнести девушке загадочную вещь, называемую любовью, а потом оказывается неспособным сделать ее счастливой.

С этими словами Мерседес, устав от разговора, вышла подышать воздухом.

Я тотчас осмелилась пересесть к мадам Орасио. Мы молча слушали стук колес и глядели на красные холмы и маленькие города в тумане за окном. Наконец мадам Орасио заговорила:

— Музыка всегда была для меня настоящей любовью. Моя мать тоже пела в опере. И с детства всему научила. Я боготворила ее. Я знаю, ты, Элизабет, понимаешь глубину таких отношений.

Вот оно, откровение! Мадам Орасио откуда-то знала, что Мария учила меня, а я преклонялась перед ней. Или я ошибалась, и это сказано по чистой случайности? Как человеку искусства, мне следовало понимать подобное.

Мадам Орасио обняла меня за плечи… В купе слышалось лишь мое дыхание… Я помнила прикосновение этой руки… Это та самая рука преподавательницы, которая обняла Бетти, когда девушка однажды вечером зашла в студию попрощаться с мадам Вероша перед отъездом в Европу.

Мария Орасио без тени смущения прижала меня к своей груди. Я касалась ухом ее горла, ощущала ее шепот.

— Не оглядывайся назад, дочь моя. Я знавала многих людей искусства, которые пережили ужасное начало своего пути. Но справились с болью, красота одержала верх, выжила. Зачем оглядываться назад? Зачем снова переживать такую боль?

Я пыталась взять себя в руки… кружилась голова.

Мадам Орасио качала меня в своих объятиях. Из ее горла снова полились звуки.

— Моя красавица, я вижу застекленное окно. Оно было разбито, но теперь целое. Смотри вперед. Пришло твое время. Все проблемы разрешатся.

Мадам Мария передвинула мою голову на плечо. Через некоторое время звуки в купе обрели обычную громкость.

Наконец женщина посмотрела на меня и похлопала по руке. Послышался прежний голос с глубокими теплыми тонами и нотками иронии.

— Помни, Элизабет, иногда нет необходимости говорить абсолютно все. В Америке люди выложат что-то всему свету, а потом бесконечно обсуждают это в телесериалах.

Вернувшись, Мерседес увидела, что мадам все еще обнимает меня.

— Элизабет, дорогая, что случилось? — встревоженно спросила она.

Я не могла вымолвить ни слова, потому что боялась слов.

— Наверно, скучаешь по дому, — решила Мерседес. — В Барселоне ты познакомишься с танцорами из труппы, мы станем твоей семьей. Подарим тебе любовь, в которой ты нуждаешься. Приходи танцевать с нами, и ты почувствуешь себя превосходно.

Для Мерседес танцы были лекарством от всех болезней. Как ей повезло!

Мадам Орасио выглядела усталой.

— Мне надо вернуться к себе и отдохнуть, — сказала она. — Большое спасибо, девочки, за приятную компанию. Желаю удачи, Элизабет, в поисках средств для фильма.

Я не говорила ей об этом.

Как только именитая гостья удалилась, Мерседес сообразила, что мне тоже не помешает отдохнуть, и снова покинула купе.

Остаток пути я проехала в тишине; перед глазами стояла маленькая десятилетняя девочка. Закрыв глаза, она держится рукой за балетный станок… ее оттаскивают… пальцы ее разжимаются… «Мария, — кричит она, — Мария». Ответа не слышно. Снова: «Мария». Мне всегда удавалось вырваться… но на этот раз не повезло…

… Бетти ждет Марию возле школы… В Нью-Йорке зима, улицы Вест-Сайда кажутся серыми. Сумерки быстро сгущаются… Бетти бежит домой одна; съежившись, сидит на коричневом диване в большой гостиной… Где Мария?.. У окна тарахтит старый радиатор… она боится встать и включить свет… неподвижно сидит на диване, пока свет не включается автоматически…