Весть о странной болезни, нежданно-негаданно свалившей с ног младшую барышню, разлетелась по всему дому еще утром, когда явившаяся к Кассандре, чтобы помочь ей одеться, горничная не смогла ее добудиться. Испугавшись, девица позвала на помощь няню, а когда и у той ничего не вышло, послали за баронессой. Потом за бароном. И почти сразу — за доктором… И теперь слуги прятались по углам, в тревоге прислушиваясь, не зазвонит ли колокольчик, призывающий кого-то из них наверх. Все они были привязаны к баронессе, и за здоровье младшей барышни, слегшей с внезапной хворью, беспокоились непритворно, но все же старались держаться от них обеих подальше. На всякий случай.
Инес о том, что творилось в людской, не знала. Да и какое ей было до этого дело? Ее дочь, ее маленькая Кэсси лежала сейчас за закрытой дверью в своей темной спальне ни жива ни мертва, — а матери даже не позволили быть с нею рядом! Как будто она могла помешать или сделать хуже!.. Баронесса, подумав об этом, в тоске заломила руки. «Невыносимо! Ждать здесь, сама не зная, чего… Вздрагивать от каждого шороха… Нет, Руэйд, у тебя нет сердца!..»
Чуть дальше по галерее тихо скрипнули дверные петли. Заплаканная Кристобель, выглянув из своей комнаты, встретилась взглядом с резко обернувшейся на звук матерью и жалко улыбнулась.
— Мама…
Баронесса рывком отстранилась от перил.
— Ради всего святого, Крис, не сейчас! — воскликнула она, скрываясь в гостиной. Плечи старшей дочери поникли. Опустив вновь налившиеся соленой влагой глаза, она прерывисто вздохнула и с неясной надеждой посмотрела на запертую дверь в спальню сестры. Кристобель не обижалась на мать. И на отца, строго-настрого запретившего им обеим даже приближаться к Кассандре, тоже — хоть он и словом не обмолвился, почему этого нельзя делать. Она просто жалела их всех, беспокоилась о сестренке и чувствовала себя совсем одинокой и потерянной.
— Ох, няня! — дрожащим голосом пробормотала она, снова прикрывая дверь и порывисто бросаясь к креслу, где сидела старая нянюшка — единственная, у кого теперь можно было найти утешение. — Няня! Почему все так плохо?..
Она упала на колени возле кресла и, уткнувшись лицом в подол платья старушки, горько разрыдалась.
— Ну, ну, — проговорила та, ласково погладив воспитанницу по волосам, — зачем же так-то, моя ягодка? Не плачь, не надо. Обойдется… Вон и доктор приехал… Ты на маменьку-то не гляди, она с детства такая, чуть что, живьем горит без оглядки — уж такой уродилась! А ты мудрее будь. К чему так убиваться? Кто же из нас не болел, все болели, хоть разок, да с каждым случалось. Поправится сестрица твоя, вот увидишь. Сердцем чувствую, а уж оно не обманет — вы ведь обе мне что внучки родные…
Кристобель, всхлипнув, подняла к мягко улыбающейся старушке свое мокрое от слез лицо.
— Но ведь она же не просыпается, няня! — прошептала девушка. — И ничего не слышит, как мертвая лежит!..
Та осуждающе качнула головой:
— Негоже так говорить, Крисси, беду накликать можно. Да и где же «как мертвая»? Спит покойно, щечки розовые… Ты сейчас и то белей!
— Так отчего не просыпается тогда? — жалобно повторила Кристобель. Няня вздохнула:
— Я ведь не доктор, милая моя. Вот он от нее выйдет, так и узнаем… Ну-ка, где твой платок? Нехорошо, Крисси, себя так растравлять. Давай-ка, вытрем глаза… А коль за сестрицу душа болит, не плакать надо, на маменьку глядючи, а помолиться за здравие! Всё больше толку будет.
Девушка, еще раз прерывисто вздохнув, кивнула. И вновь пристроив голову старушке на колени, опустила слипшиеся от слез ресницы. Мысленно пообещав себе, как только успокоится хоть немного, спуститься в домашний храм — и не выходить из него до тех пор, пока Кассандре не станет лучше.
Больше она все равно ничего не могла для нее сделать.
Осмотр больной много времени не занял. Господин Ларрэ, семейный врач Д’Элтаров, вновь укрыл лежащую без движения Кассандру одеялом и выпрямился. Аккуратно расправил закатанные рукава белоснежной сорочки, вернулся к столику, где стоял раскрытый саквояж, уложил в него слуховую трубку и щелкнул замком. Сидящий тут же на табурете барон не проронил ни слова. «Неудивительно», — подумал доктор. Вынул накрахмаленный платок, снял пенсне и одно за другим тщательно протер стекла — раз, потом второй, хотя на них и до этого не было ни пылинки. Он тянул время, не зная, с чего начать.
— Жизнь госпожи Д’Элтара вне опасности, — наконец сказал врач, не глядя на барона. — Признаков какой-либо болезни, явных или скрытых, я не увидел. Кожные покровы чистые, дыхание ровное, хоть пока и поверхностное… Критических изменений нет. Что же касается долгого сна — не думаю, что он продлится больше нескольких суток, так что не стоит сильно волноваться по этому поводу. Будить спящую каким-либо способом, механическим или же лекарственным, тоже не вижу ни причин, ни смысла, лучше положиться на природу. Организм восстановится сам.