— Да! — едва ли не с ненавистью выдохнул тот, что есть сил вцепившись обеими руками в скамью. Мир, еще несколько минут назад бывший всего лишь видом из окна, изогнулся, одним ударом разнес стекло в мелкую пыль и обрушился на свою жертву, лишив ее всякой надежды. — Да!
Герцог коротко хмыкнул.
— Что ж, — проговорил он, — в таком случае ты меня сильно переоцениваешь. И мой опыт тоже: поверь, мне приходилось видеть и делать такое, чего я предпочел бы не касаться даже в мыслях. Мне приходилось убивать — по-настоящему убивать, полностью это осознавая — и таких же, как я сам, и других, тех, кто был заведомо слабее меня…
— Это была война!
— А это — жизнь, — отрезал его светлость, — пройти сквозь которую в белых одеждах не суждено никому. Мы люди, Нейлар, мы все несовершенны. И каждый из нас приходит сюда для чего-то — только чтобы понять, ради чего именно, приходится набить немало шишек. Себе, другим… «Не ошибается тот, кто ничего не делает», известная прописная истина, которую почему-то многие понимают навыворот! Сдаться, пустить все на самотек, превратившись в безмолвного наблюдателя — на самом деле это и есть самая страшная ошибка!.. Думаешь, я никогда не оступался? Не жалел ни о чем? Если бы! Но я каждый раз собирал себя заново, начинал всё сначала, как бы это ни было трудно. Я не опускал руки, хотя порой очень хотелось — так же, как сейчас тебе — потому что видел, чем это заканчивается. И меньше всего на свете я желал бы, чтобы мой сын, единожды споткнувшись, сам себя замуровал в стену из-за того, что не оправдал собственных ожиданий!
На бледном лице Нейла мелькнула кривая улыбка.
— Не беспокойтесь, — бросил молодой человек. — У Мелвина для такого конца слишком хорошая наследственность.
Он произнес эти слова не подумав, в припадке какой-то ребяческой злости, и в тот же миг внутренне весь содрогнулся, поняв, что и кому он сказал. На укрытую куполом поляну упала звенящая тишина. Герцог молчал. Он не шелохнулся в ответ, даже не повернул головы, только расправленные плечи словно окаменели, а сложенные за спиной руки на мгновение сжались в кулаки. Нейл пригнулся к скамейке. Все его обиды, все горести лопнули вдруг, как огромный мыльный пузырь, оставив после себя одно только растерянное недоумение, смешанное с мучительным, жгучим стыдом. Часто моргая, он оглядывался вокруг, словно очнувшись от долгого сна и еще не вполне доверяя тому, что видит, а испуганно трепыхающееся в груди сердце отстукивало в такт: «Что ты наделал? Что? Что?» Ставшие чугунными ноги намертво приросли к земле. Полуслепой мечущийся взгляд, наткнувшись на неподвижную фигуру на краю пруда, в страхе отпрянул. Что ты наделал, дурак? Что на тебя нашло?..
Нейл зажмурился. Прижав влажные от выступившего холодного пота ладони к таким же мокрым и холодным вискам, он беззвучно шевелил губами, силясь выдавить из себя хоть слово, разбить эту жуткую, неподвижную тишину, исправить то, что уже нельзя исправить, но ничего не выходило. Боги отняли у него дар речи, оставив только разъедающий душу стыд, чувство вины, огромным булыжником навалившееся на плечи, и память — в которой, как бы он ни сопротивлялся, один за другим вставали выцветшие обрывки из прошлого. Равнодушное лицо герцогини, холодно брошенное ею: «Это всего лишь царапина. Хватит плакать» — и ловкие пальцы, все в пятнах ожогов от алхимических опытов, бинтующие разбитую коленку. Стайка лопоухих пестрых щенков, жмущихся друг к дружке под брюхом у матери, оскал белых собачьих зубов, рывок назад, оседающая на лицо пыль — и спокойный, уверенный голос: «Ничего страшного, сын. Она защищала детей и испугалась куда больше, чем ты. Вставай» Серебрящиеся на солнце верхушки тополей Бар-Шаббы, длинный пустой коридор с высокой остроконечной дверью в конце, нервная дрожь — и твердая рука, ободряюще легшая на плечо: «Чистая формальность, Нейлар. Ты лучший из всего нынешнего набора, и они это знают не хуже меня»…
Где-то внутри него тоскливо взвыл похоронный оркестр. Страдалец несчастный! Как у тебя только язык повернулся брякнуть такое — ему, человеку, которому ты всем обязан, тому, кто практически всю твою жизнь изо дня в день стоял за твоей спиной, в любую минуту готовый протянуть руку помощи? Как ты смел его упрекать? И чем!.. Нейл, стиснув зубы, зажмурился еще сильнее.
А потом услышал сухой шорох высокого камыша и бесстрастный голос:
— Ты прав. Не я дал тебе жизнь. Может быть, и еще чего-то не додал, тебе виднее… Но я никогда не делал различий между тобой и твоим младшим братом — не из-за вашей матери, а только потому, что для меня этой разницы нет. Вы оба мои сыновья. И ты — ты мой сын, Нейлар.
Последние слова его светлости, в которых звучала неприкрытая горечь и еще что-то, глубокое и древнее, как сам мир, заставили молодого человека опустить голову еще ниже, едва не уткнувшись носом себе в колени. Никогда еще ему так отчаянно не хотелось провалиться сквозь землю — прямо сейчас, сию же минуту, чтоб даже духу его здесь не осталось!