- Я твой плащ надела... А ты и того не сделал! - обвиняюще хлопнула его по голой груди.
- Мне ничего не будет, ты же в последнее время просто на глазах чахнешь, - парировал, плечом открывая дверь и внося меня внутрь. - Дохнуть в твою сторону страшно.
- Глупости какие. - Объятия расслабились, я смогла встать на ноги и избавиться от тяжелого, до одурения пахнущего моим консортом, плаща. - Скажешь тоже. А у самого, смотри, пальцы на ногах посинели!
- На свои глянь.
- Эмм, да, и мои тоже.
- Давай, милая, глупые мы с тобой пойдем наверх и залезем в теплый бассейн с пузырьками?
- Давай, - одобрила. - А потом спать, да?
- А потом - посмотрим.
Вода была теплой, не обжигающе горячей, а именно теплой, ровно такой, какая мне нравится больше всего, и ощутимо холодней тела Дарсана в ней. Сон моему консорту отбило напрочь - держа меня на коленях, лицом к себе, он массировал мне спину с неким маслом имеющим крайне ненавязчивый запах, иногда наклонял голову принимался беспорядочно хватать кожу на плечах губами, но отступал не видя отклика. Мне же, прислонившийся лбом к его ключице, а выше я просто напросто не доставала, и блаженно постанывающей, лень было и шевелиться и целовать смуглую кожу в ответ.
Зато не лень разговаривать.
- Айон, а как ты уговорил драконов отдать Рагаррана?
Он удивился вопросу.
- С чего ты спрашиваешь именно об этом?
- Мне интересно. Давно хотела спросить, но повода не случалось.
- Рагарран последний сын Аматы и Андаррана, это по имени понятно. Амату ты вряд ли видела, но она помнит тебя, понимает, что не просто так, не из прихоти тебе понадобился ее ребенок. Я рассказал ей про Амори и, в конце концов, она согласилась. Андарран сначала был против - он любит своих детей, ты же знаешь, и уговорить его было сложнее.
- Но ты справился.
- Как видишь. - Поцелуй в плечо.
- Спасибо еще раз. Амори стало лучше, когда у него появился такой друг. Это меньшее что я могу ему дать. - Касаюсь губами в ответ.
- Знаю милая, я ходил к нему.
- Правда? - удивленная я подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. - Гарен не упоминал об этом.
- У него и без того полно забот.
- Это правда, однако для пары слов много времени не требуется, верно? - я наклонила его голову ближе к себе. - Дарсан?
- Ладно, - нехотя отозвался. - Я просил его не говорить.
- Почему? Что в этом такого?
- Мне не все равно как чувствует себя Амори. Иногда мне думается, что я виноват в том, что... И ты тоже так считаешь.
Я отвела глаза. Для себя я разделила эту вину на нас двоих: себя и его. Мать виновна больше всех, но на ней далеко не вся вина... Все виноваты. И одновременно, все невиновны; так уж сложилось, ничего не сделаешь.
- Ты до сих пор так думаешь, - он поджал губы и отвернулся, рывком высвобождая лицо из моих пальцев. - Бездна, ты действительно все еще винишь меня.
- Этот спор бесполезен. Я и себя виню, и прочих.
- И меня среди этих прочих.
- Да и тебя. Что в этом такого?
- А то, что каким образом мы сможем наладить отношения, если ты обвиняешь меня в болезнях брата, своих проблемах, и еще невесть в чем?
Растерянность вырвалась нервным смешком:
- Да никак. Милый, очнись, мы семь лет вместе! Какое "наладить отношения"? Ты же не можешь всерьез верить, будто это возможно? - Лицо его, однако, говорило об обратном. - Мы семь лет вместе, эй! Я не любила тебя тогда, я не люблю тебя сейчас, и не полюблю в будущем. Это просто за гранью возможного. И те отношения, которые мы имеем сейчас это граница, предел! Лучше не будет! Бездна, да лучше просто не может быть!
- Ты... - Его голос сорвался. К моему искреннему, ничем не замутненному ужасу, зеленые глаза сверкнули влагой. - Ты правда так думаешь?
Бездна, да о чем он вообще? Мы что семь лет обитали в разных мирах, что он мог надеяться, ни много ни мало, на мою любовь? Это же просто глупость!
- Конечно, - я с полнейшей уверенностью кивнула, не успев толком сообразить, к чему это может привести.
- Не любишь, значит, - спокойный его голос совсем не вязался с угрожающим выражением лица. - Когда просишь от меня помощи - не любишь. Когда ждешь утешения, тоже не любишь.
- Дарсан, это...
- И когда стонешь подо мной, - неумолимо перебил, - когда просишь большего, когда молишь об освобождении - и тогда - не любишь.
Я рванулась, встать с его колен, отскочить - не пустил. Попробовала снова и ахнула от того как сильно он сдавил мне ребра руками, ясно давая понять, что лучше не дергаться. Смотреть ему в лицо стало невозможным, и я зажмурилась, обхватила себя руками, хоть так отгораживаясь от яростной сути соль-терро, которую сама же по-глупости и разбудила.