Цена нелюбви

— Он старый. Самая современная американская архитектура устрашает.

— Значит, эта страна — мусорная свалка. Поэтому в других местах лучше.

— Ты практически не был в других местах.

— Вьетнам — сортир. То озеро в Ханое воняло.

— Но разве народ не великолепен? Даже просто физически великолепен.

— Ты возила меня в Азию показать смазливых бабенок? Ямогу найти все это в Интернете.

— Развлекаешься? — холодно спросила я.

— Видывал и получше. — Он стрельнул хлебным шариком в корзинку. — К тому же, на мой взгляд, там парни как девчонки.

— Но я думала о новых впечатлениях, — не уступала я. — И то озеро, пусть оно и воняет. И то, как вьетнамцы платят несколько донгов, чтобы взвеситься, надеясь убедиться, что они набралинесколько фунтов. Все это биологически разумно.

— Посади этих деревенщин вокруг бездонной бочки с жареной картошкой, и очень скоро они станут поперек себя шире, как бабы, слоняющиеся по магазинам в Нью-Джерси. Ты думаешь, что только американцы жадные? Я не слишком силен в европейской истории, но я так не думаю.

Мне принесли лосося, который меня уже не прельщал. Я забарабанила пальцами по столешнице. На фоне нарисованного на стене морского пейзажа, в шикарной белой рубашке с пышными рукавами, с поднятым воротником и V-образным вырезом до середины груди, Кевин был похож на Эррола Флина в «Капитане Бладе».

— Акцент, — сказала я. — Я его ненавижу.

— Это и твой акцент. Даже когда ты произносишь томааты.

— По-твоему, это претенциозно?

— А по-твоему?

Я посмеялась. Немного.

— Ладно, претенциозно.

Я расслабилась и подумала: господи, может, это «свидание» не такая уж плохая идея. Может, мы куда-то продвигаемся. Я с энтузиазмом окунулась в беседу:

— Знаешь, есть кое-что в этой стране, просто невыносимое для меня. Это недостаток ответственности. Во всем плохом в жизни американца виноват кто-то другой. Все эти курильщики, вымогающие миллионы долларов у табачных компаний за ущерб здоровью, хотя они сорок летзнали, какому риску себя подвергают. Не можешь бросить? Обвини в этом «Филип Моррис». Скоро толстяки будут предъявлять иски компаниям фастфуда из-за того, что обжирались бигмаками! — Я перевела дух. — Наверное, ты все это уже слышал.

Конечно, Кевин заводил меня, как игрушку. Он сидел все с тем же напряженным, озорным выражением лица, которое я недавно видела у мальчика, сбросившего — с помощью пульта дистанционного управления — свою модель гоночного автомобиля со скал в Толман-парке.

Кевин подавил улыбку:

— Раз или два.

— Тренажеры—беговые дорожки.

— А с ними что?

— Они сводят меня с ума. — Конечно, он и это слышал. Но не прислушивался, поскольку до этого момента я не выражала свою мысль полностью. — Люди больше не в силах просто пойти на прогулку,им необходима какая-нибудь программа. И знаешь, в этом, вероятно, причина моего недовольства.Все нематериальности жизни, все по-настоящему хорошее, но неуловимое, то, ради чего стоит жить... похоже, американцы верят, что достичь этого можно только в группе, или расписавшись в подписном листе, или сев на особую диету, или занявшись ароматерапией. Это вовсе не значит, будто американцы считают, что могут все купить; они думают, что, если следовать инструкциям на ярлыке, товар должен работать. А когда он не работает и они несчастны, хотя право на счастье записано в Конституции, они выпускают друг из друга кишки.

— Что значит нематериальность?

— Что угодно,как сказали бы твои друзья. Любовь, радость, интуиция. (Для Кевина все эти понятия были равносильны маленьким зеленым человечкам на Луне). Но их невозможно заказать в Интернете, или выучить на курсах Новой школы, или найти в инструкции. Это нелегко или, может, легко... так легко, что, прилагая усилия, следуя инструкции, ты в конце концов достигаешь цели... Я не знаю.

Кевин яростно чиркал по скатерти карандашом.

— Что-нибудь еще?

— Конечно, — сказала я, чувствуя, как разговор стремится к той точке, когда я наконец получаю доступ к своей мысленной библиотеке... «Мадам Бовари», и «Джуд незаметный», и «Путешествие в Индию». — Американцы толстые, косноязычные и невежественные. Они требовательные, властные и капризные. Они самодовольны и кичатся своей драгоценной демократией и смотрят свысока на другие народы, поскольку считают, что все понимают... и не важно, что половина взрослого населения не голосует. И еще они хвастливы. Веришь или нет, но в Европе считается неприличным изливать на новых знакомых, что ты учился в Гарварде и владеешь большим домом, и сколько он стоит, и какие знаменитости приходят к тебе на ужин. И американцам даже в голову не приходит, что где-то считается совершенно неприемлемым сообщать о своем пристрастии к анальному сексу человеку, с которым ты пять минут назад познакомился на вечеринке... поскольку вся концепция личной жизни здесь перевернута с ног на голову. Вот почему доверчивость американцев превращается в недостаток, а наивность доходит до глупости. И самое худшее, они понятия не имеют, что весь остальной мир их терпеть не может.