Цена нелюбви

Энди Уильямс теперь знаменит почти так же, как его тезка-певец, но я сомневаюсь, что во всей стране найдется хотя бы один телезритель, который назвал бы вам имя любого из двух застреленных Уильямсом учащихся—подростков, не сделавших ничего плохого, кроме того, что зашли утром в туалет, тогда как их более счастливые одноклассники решили потерпеть до конца урока геометрии. Вот они: Брайан Зукор и Рэнди Гордон. Исполняя то, что считаю гражданским долгом, я выучила наизусть их имена.

Я всю свою жизнь слышала воспоминания родителей об ужасных происшествиях с детьми: «крещение» полной кастрюлей кипящей индюшачьей тушенки или изгнание своенравной кошки через окно третьего этажа. До 1998 года я слушала вполуха, полагая, что понимаю, о чем они говорят — или о чем стараются не говорить, поскольку такие истории часто огорожены приватным забором и допускают к ним, как в палату интенсивной терапии, только самых близких родственников. Я всегда с уважением относилась к тем заборам. Чужие личные беды любого сорта исключительны, и я бы с благодарностью восприняла табличку «Входа нет», за которой смогла бы скрыть тайное, оскорбительное облегчение оттого, что мои любимые в безопасности. И все же я предполагала, будто примерно знаю, что лежит по другую сторону. Будь то дочь или дедушка, страдание есть страдание. Ну, я прошу прощения за свои предположения.

Когда у тебя дети, не имеет значения, что случилось, не имеет значения, как далеко ты находишься и насколько, как кажется, бессилен предотвратить это. Несчастье ребенка ты чувствуешь как свою личную вину. Ты — все, что есть у твоих детей, и их собственное убеждение в том, что ты защитишь их, заразительно. Так что, Франклин, если, по-твоему, я просто в очередной раз отрицаю свою виновность, ты ошибаешься. Другими словами, я все еще чувствую свою вину, и я чувствовала свою вину тогда.

По меньшей мере я могла бы придерживаться наших договоренностей по уходу за ребенком. Мы наняли Роберта, студента-сейсмолога из Геологической обсерватории Ламонта-Доэрти Колумбийского университета. Он должен был забирать Селию из школы и оставаться с ней до моего или твоего возвращения, и эти правила мы не должны были менять. Несмотря ни на что, нам удалось удержать Роберта — хотя он угрожал уйти, — когда мы заверили его, что Кевин теперь достаточно взрослый, чтобы самому заботиться о себе, и нужно присматривать только за Селией. Но ты помешался на привитии детям чувства ответственности. Чтобы Кевин вырос надежным человеком, он должен почувствовать, что ему доверяют; конечно, звучало красиво. Кевин тогда учился в девятом классе, и ему сообщили о новых обязанностях. Итак, ты сказал Роберту, что по возвращении из школы Кевин сам будет следить за сестрой, а Роберт может уходить. Таким образом ты решал часто возникающую проблему: ты застревал в пробке, я работала допоздна, а Роберт (как бы хорошо ни оплачивали мы его время) нервничал на Палисад-Пэрид, не имея возможности вернуться в Ламонт к своим исследованиям.

Когда я пытаюсь вспомнить тот понедельник, мой разум словно увиливает от летящего мяча. Потом центрифуга памяти отбрасывает мяч назад, и, выпрямляясь, я получаю удар по голове.

Я снова задержалась на работе. Из-за новых договоренностей с Робертом я чувствовала себя менее виноватой за каждый лишний рабочий час, а приходилось бороться за место НОК в нише бюджетных путешествий. Конкуренция обострялась — «Одинокая планета» и «Раф гайд» начинали теснить нас. Вся страна купалась в деньгах рванувшего вверх фондового рынка. Спрос на очень дешевые путешествия, в которых мы специализировались, упал. Поэтому, вопреки своим убеждениям, я разрабатывала новую серию: «На одном крыле» для «плодов беби-бума». Целевая аудитория — пользователи Интернета, возможно страдающие ожирением, ностальгирующие по своему первому опрометчивому путешествию в Европу в шестидесятых с потертым экземпляром НОК и до сих пор упивающиеся мыслью, что они студенты если не телом, то духом. Они привыкли к каберне за 30 баксов, но приписывают себе жажду приключений и пренебрежение к комфорту и боятся взять в руки толстый «Блу гайд», с которым путешествовали их родители... И тут затрезвонил телефон.

Ты сказал, чтобы я ехала осторожно. Ты сказал, что она уже в больнице и я ничем не смогу помочь. Ты сказал, что ее жизнь вне опасности. Ты повторил это не один раз. Все это было правдой. Потом ты сказал, что с ней «все будет в порядке», и это не было правдой, хотя желание большинства гонцов, приносящих дурные вести, навязывать это безосновательное утешение кажется непреодолимым.

Мне не оставили выбора: я ехала осторожно, поскольку машины на Джордж-Вашингтон-Бридж еле двигались. Когда наконец я увидела в приемной больницы страдальческое выражение твоего лица, то поняла, что ты все-таки ее любишь, и сурово осудила себя за сомнения. К моему облегчению, Кевина с тобой не было, потому что я выцарапала бы ему глаза.