Цена нелюбви

Я помню, что вела себя безупречно: не повышала голос, не упрекала, когда ты едва дотрагивался до еды, на приготовление которой я тратила кучу сил и времени. Стряпая, я старалась шуметь как можно меньше, не хлопать крышками. Селия, еще лежавшая в больнице Найака, проявляла поразительную жизнерадостность, но я проглатывала восхищенные комментарии, казавшиеся несколько неуместными, словно ее невероятное добродушие было оскорблением для простых смертных, которые обоснованно вопили от боли и, выздоравливая, становились раздражительными. Когда я хвалила Селию, мои домочадцы всегда считали, что я расхваливаю себя. И все это время я усердно старалась вести себя нормально,что, вместе со стараниямиразвлекаться и стараниямибыть хорошей матерью, мы можем внести в наш список обреченных на провал планов.

Меня тревожило твое замечание о том, что мне «необходима помощь». Я столько раз мысленно прокручивала воспоминания о том, как убирала бутылку с гелем, что пленка затерлась и я уже не могла полностью доверять ей. Я мысленно перепроверяла свои подозрения, и иногда они не... ну, переставали казаться отчетливыми. Действительно ли я убрала ту бутылку? Действительно ли ущерб был слишком велик для истории, рассказанной Кевином? Могла ли я найти хоть один клочок прямой улики, которую принял бы суд? Я ни с кем не хотела говорить об этом, но я мечтала поговорить об этом с тобой.

Всего лишь через пару дней после несчастного случая ты устроил «круглый стол». Мы только что поужинали и вяло переговаривались. Обычно Кевин хватал еду прямо с плиты, но, чтобы ублажить тебя, на этот раз пристроился бочком за обеденным столом. Против воли втянутая в это совещание, я сама чувствовала себя ребенком, как будто мне снова было девять лет, и меня заставляли принести извинения мистеру Уинтергрину за воровство орехов с деревьев на его дворе. Покосившись на Кевина, я хотела сказать: «Сотри ухмылку со своего лица, это не шутка; твоя сестра в больнице».Я хотела сказать: «Найди футболку, которая не была бы на пять размеров меньше, чем нужно, мне противно находиться в одном помещении с тобой».Но я не могла. В нашей семье такие обычные родительские упреки, во всяком случае мои, были недопустимыми.

— Кев, если ты нервничаешь, — начал ты (хотя, на мой взгляд, он вовсе не нервничал), — это не допрос. Мы просто хотим сказать тебе, какое впечатление ты произвел на нас своими быстрыми действиями. Кто знает, если бы ты вовремя не вызвал медиков, могло быть гораздо хуже.

«Как?— подумала я. — Если бы только она искупалась в том геле».

— И твоя мама хочет тебе что-то сказать.

— Я хотела поблагодарить тебя, — начала я, стараясь не смотреть Кевину в глаза, — за то, что твоя сестра вовремя попала в больницу.

— Скажи ему то, что сказала мне, — подсказал ты. — Помнишь, ты сказала, что тревожишься, не чувствует ли он, ну, ты знаешь...

Это было легко. Я посмотрела ему в глаза:

— Я подумала, может, ты чувствуешь вину.

Он решительно прищурился, и я уставилась на свой собственный нос с широкой переносицей, свой узкий подбородок, свой выступающий лоб и смуглые щеки. Я смотрела в зеркало, но понятия не имела, о чем думает мое отражение.

— С чего бы это?

— Потому что предполагалось, что за ней следишь ты!

— Но ты хотела напомнить ему, — сказал ты, — мы никогда не думали, что он будет следить за ней каждую минуту. Несчастья случаются, и, следовательно, это не его вина. Вот что ты мне сказала. Ты помнишь. В пикапе.

Ну, точно как извинение перед мистером Уинтергрином. Когда мне было девять лет, мне хотелось выпалить: «Почти все эти идиотские орехи были червивыми или гнилыми, старый дурак»,но вместо этого я пообещала собрать целое ведро его мерзких орехов и принести их ему очищенными.

— Мы не хотим, чтобы ты винил себя, — сказала я тем же тоном, каким сам Кевин разговаривал с полицейскими — сэрто, сэрэто. — Виновата я. Я должна была убрать бутылку с гелем в шкафчик.

Кевин пожал плечами:

— Я и не говорил, что виню себя. — Он встал. — Я могу быть свободен?

— Еще одно, — сказал ты. — Твоя сестра будет нуждаться в твоей помощи.

— Почему? — спросил он, продвигаясь к холодильнику. — Один глаз остался, не так ли? Ей же не понадобится собака-поводырь или белая палка.

— Да, — сказала я. — Ей повезло.

— Ей понадобится твоя поддержка, — сказал ты. — Ей придется носить повязку...

— Клево. — Он отошел от холодильника с пакетом нефелиума. Был февраль; как раз сезон.

— Со временем ей сделают стеклянный протез, — сказал ты, — но мы были бы благодарны, если бы ты защищал ее, если соседские дети станут дразниться...