— Наполните в моей комнате ванну, — приказала Эвелин, аккуратно складывая запачканное кровью полотенце и забирая его с собой.
Она старалась держать себя в руках, всем своим видом показывая, будто подобные происшествия происходят в Гайд-парке каждый день и посему случившееся сегодня совершенно ее не расстроило и не напугало. Не обращая внимания на выражение сочувствия в глазах преданного дворецкого, Эвелин покинула кухню и медленно поднялась по лестнице на второй этаж.
Оказавшись у себя в спальне, она постаралась как можно скорее снять окровавленную одежду и, потерпев неудачу, просто разорвала платье и бросила его в угол. Крупная слеза скатилась по щеке Эвелин и упала на белоснежное покрывало кровати, оставив на нем коричневатое пятно. Женщина смотрела на него некоторое время, а потом сорвала с кровати покрывало и отправила его в угол вслед за платьем. Эвелин огляделась по сторонам в поисках других пятен крови, не желая видеть напоминания о нападении и угрозах.
Однако комната пребывала в полном порядке. Все предметы, как и всегда, находились на своих местах. Ничто не резало глаз, кроме кучи грязного белья в углу.
Филипп жив. И он не только предатель, но и вор.
Подойдя к тазу с водой, Эвелин принялась с остервенением тереть щеки. Она отказывалась смотреть на себя в зеркало до тех пор, пока на лице не осталось ни одного напоминания об утреннем происшествии. Вытерев лицо, она бросила полотенце на кучу окровавленного белья.
Когда ее камеристка постучала в дверь, Эвелин уже сидела за столом и спокойно писала письмо.
Она старалась не обращать внимания на любопытные взгляды слуг, сосредоточившись на журчании воды в наполняемой ими медной ванне.
— Можете идти, — приказала Эвелин, не поднимая глаз.
Она дождалась, пока слуги покинут спальню, и заперла дверь на ключ. Сбросив с себя остатки одежды, она остановилась перед зеркалом. На безупречной молочной коже шеи, рук и ног виднелись кровоподтеки, как если бы ее постепенно накрывала тьма.
Филипп жив.
Эвелин погрузилась в убаюкивающее тепло ванны и прикрыла глаза. Она ожидала, что вновь вспомнит прожигающий насквозь взгляд француза и отдаваемые им беспощадные приказы, а вместо этого перед ней возникло лицо солдата, его горящие отвагой серые глаза и дерзкая улыбка. Эвелин шевельнулась, и вода накрыла ее грудь в неторопливой ласке.
В ином месте и при иных обстоятельствах эта улыбка очаровала бы ее, заставила бы сердце трепетать. Солдат был определенно красив и храбр. Эвелин вновь погрузилась в воду. Только колени возвышались над поверхностью подобно небольшим белым островкам.
Впрочем, леди, попавшей в подобную передрягу, любой спаситель покажется самым красивым мужчиной на земле.
Только вот если бы этот солдат знал, кто она такая и кто ее муж, стал бы он ей помогать?
Эвелин досадливо закусила губу и прогнала эту мысль прочь. Возможно, на свете еще существовали люди, не слыхавшие омерзительную историю Филиппа, не успевшие еще осудить его. Эвелин цеплялась за эту смутную надежду, как утопающий за соломинку, но надежда ускользала от нее, точно крошечный кусочек ароматного розового мыла, что она сжимала в руках.
Когда часом позже Эвелин присоединилась к Шарлотте за завтраком, на ней было платье с высоким воротником и длинными рукавами и кашемировая шаль. Жозефина, бывшая императрица Франции, ввела моду на шали по всей Европе. Однако никто не носил их с тех пор, как Наполеон развелся с ней и заключил брак с австрийской принцессой. Жозефина оказалась ненужной, сброшенной со счетов женой. Совсем как Эвелин. Эвелин же носила шаль как напоминание. А еще потому, что она была очень красивой и нежно согревала плечи.
Шарлотта недовольно оглядела простое голубое платье сестры.
— Господи, Эви, что на тебе надето? Ты выглядишь, точно вдова! — Она со звоном уронила в тарелку вилку с наколотым на нее куском тушеной почки. — Появились какие-то новости? Филипп мертв? — с надеждой спросила Шарлотта.
Эвелин подождала, пока Старлинг наполнит ее чашку чаем.
— Нет, Шарлотта, никаких новостей. Кроме того, ты узнала бы их раньше меня, поскольку твой муж тщательно следит за появлением такого рода информации.
Сдвинув брови, Шарлотта протянула свою чашку Старлингу, и дворецкий тотчас же наполнил ее ароматным шоколадом.
— Не стоит разговаривать со мной подобным тоном. Сомерсон твой зять и заботится в первую очередь о тебе и твоем благополучии. Будучи поэтом, он обязан проследить, чтобы Филиппа изловили и повесили за предательство. Сомерсон не может допустить, чтобы хоть пенни из твоего наследства было конфисковано вместе с имуществом Филиппа.