Цена отсечения

Лесок примыкал к складскому забору справа. За шиворот падали мерзкие капли. От забора влево уходила боковая проселочная дорога; стоял грузовичок, мотор прогревался. Ноги окончательно увязли, жижа протекла в носки. Раздался непонятный звук, как будто экскаватор бьет по земле снарядом, в воздух взлетело что-то темное, тяжелое, ухнуло прямо в кузов. Через две минуты – еще. И еще. И еще.

Все, сказал Потапыч. Пора.

Увидав три смутные фигуры, водитель резво бибикнул и набрал мгновенную скорость, как какой-нибудь спортивный болид. С той стороны забора раздались глухие крики, скрежет, топот; вспыхнул свет прожекторов.

– Всем стоять, стреляю!

Катапульта была само совершенство.

На одном конце пятиметрового бруса (внутри складского двора, у забора), крепился короб с магнитами; посередине, как на детских качелях, брус приподнимала жесткая основа; по противоположному концу со всего маху били строительной бабой. Короб уносился в небо и падал точно в кузов. Пять долларов килограмм, пять тысяч тонна. Четверо своих рабочих, сторонний водила, какой-нибудь тайный посредник; доходность, прямо скажем, неплохая.

Начальник охраны юлил; без него не обошлось, но доказательств нет. Он орал на понурых рабочих, демонстрируя хозяйское рвение:

– Следаки! Милиция! Уголовное дело!

– Отставить, – приказал Степан. – Работяги молодцы, хорошо думают. Всех оштрафовать на месячную зарплату – и перевести в управление.

Решение Томе понравилось. Ей сегодня все нравилось. Приятно сознавать, что ты первая, лучшая, хитрая, удачливая. Оставалось довершить игру. Она поманила пальчиком Потапыча. До Мелькисарова дошло внезапно, что Потапыч был похож на объевшегося карликового бегемота: косая линия лба, большие глаза навыкате, безразмерный зоб, про живот и говорить уже нечего.

– Вот, Степан Абгарович, знакомьтесь: этот человек помог мне во всем разобраться. Директор Стебеньков.

– Замдиректора, – поправил Стебеньков. – Директором у нас теперь товарищ Кузовлев.

– Директор, директор. Мы сейчас хозяина уговорим. Стебеньков-то поближе к земле, а Кузовлев слишком хорош для здешней жизни. А, Степан Абгарович? Переназначим?

– Почему же Стебеньков без тебя не действовал? Почему не накрыл воров сам, раньше? Или ты, Стебеньков, не знал?

Стебеньков засопел, заговорил не слишком внятно.

– Я знал, хозяин. Как не знать? Но пацаненок хотел управлять? Пусть управляет. Что ему мешать?

– Ладно, уговорили. Но чтоб следил теперь за порядком и поменьше крал. Поймаю – руки оторву.

7

Отмечать удачное приключение поехали в местный ночной клуб: только-только открылся, первая ласточка. Темно, собеседника еле видно; слышно еще хуже.

Рядом с высвеченным танцполом живой оркестр, перекупленный у областного ресторана: старая электрогитара, ударник, медные; резко поет невеселая дамочка с голыми плечами и пожухлой грудью, обжатой оборками.

За соседним сдвинутым столом гуляет компания. То ли помолвка, то ли зарплата, но сидят хорошо, обильно.

Объявляют первый танец; выходят только девчонки; парни, погогатывая, пьют. Одна выделяется сразу; гибкая, фигуристая, юбка – не бывает короче; танцует смело, даже слишком смело. Выбрасывает аппетитные ноги, округляет движением бедра, выпрастывает из-под кофточки белый мягонький животик: а тогда еще животики не обнажали. Степан следит за направлением ее взгляда; адресат заманушки понятен. Высокий, белобрысый, как бы растекшийся по стулу; провинциальный бонвиван.

На второй танец решаются уже не все; проигравшие девчонки возвращаются за стол, начинают усиленно обмахиваться, надрывно смеяться и бесшабашно пить.

Рядом с голопузой заманушкой – три неловких неудачницы; не сообразили вовремя исчезнуть, теперь отползать неудобно; напряженно перебирают ногами и ждут, ну когда же это кончится? Когда?

К третьему танцу площадка полностью расчищена; заманушка остается одна. И азартно ведет игру за сердце (скажем так) своего мужчины. Ей все равно, кто вокруг, что о ней говорят и что думают; есть она и есть он, а больше нет никого. Она решила быть сегодня восточной наложницей; и она ею будет. Медленное, заунывное пение, бессмысленное треньканье гитары, пожилое звучание медных; девочка вьется вокруг воображаемого шеста, изгибается назад, все ниже, ниже, ниже; волосы касаются пола, полные ноги раздвинуты, наружу вывернуты черные кружева трусов, обнажены вкусные подробности ляжек, дан посул откровенного наслаждения.

Старания ее не пропадают даром; парень снисходит; вразвалочку выбирается на танцпол, лениво качается на месте, из стороны в сторону. Девочка начинает танец страсти, движется вокруг белобрысого, как маленький спутник по сужающейся траектории; ломкие руки взброшены вверх; тело клонится назад; она вплотную приближается к желанному объекту, вдавливается низом живота, продолжает извиваться…

«Белый танец!» – хрипло объявляет певичка; и тут же игра переходит в эндшпиль.