Цена посвящения: Серый Ангел

— Та-ак! — загудел он. — Уже вешаешь на меня мокруху! Доказательства где? — Он потыкал пальцем в стол. — Положи сюда доказательства!

— Доказательств у меня достаточно. На данном этапе считаю целесообразным заключить вас под стражу. — Злобин втянул воздух через сжатые зубы. Вдруг резко врубил ребром ладони по столу. — Черт с тобой, что сам скурвился! Пацана зачем загубил!!

Груздь дрогнул всем грузным телом, вместе с креслом пополз к стене. Вытаращив глаза, он смотрел на дверь кабинета.

Злобин оглянулся.

В кабинет уже бесшумно вошли три безликих человека, один остался у дверей, двое ловко, как коты, прошмыгнули вокруг стола и встали по обе стороны от Груздя. «А вот это ниже пояса», — мелькнуло в голове Злобина. Своих оперативников, подготовленных к аресту Груздя, он знал в лицо.

В дверь, улыбаясь кошачьей улыбкой, вкатился Решетников. Следом вплыл Салин.

— Вечер добрый, Андрей Ильич, — радушно поздоровался он. — С вами, Груздь, здороваться не буду. Чего ерничать? Ни здоровья, ни добра у вас скоро не будет. Как говаривал не к ночи будет помянутый товарищ Сталин: «У чекиста только два пути: либо на повышение, либо в тюрьму». Хе-хе-хе, повышение вам не светит. — Он протянул Злобину включенный мобильный. — Это вас, как я понял.

Злобин нехотя взял телефон.

— Слушаю!

— Так надо, — сказал человек, с которым Злобин полчаса назад согласовал арест Груздя. И отключил связь.

Злобин поморщился и со стуком бросил телефон на стол.

Решетников уже сел за приставной столик напротив Злобина.

— Технику не надо портить, она казенная, — мимоходом пробормотал он, пряча телефон в карман. — Вы, кстати, куда собрались клиента везти? — поинтересовался он, косясь на Груздя, намертво застывшего в кресле.

— В Бутырку, — буркнул Злобин.

Груздь по-рыбьи хлопнул ртом и поперхнулся.

— На «Петрах» все ментами забито, в спецбоксе «Матросской» мест нет, — нехотя пояснил Злобин. — Еле со сменой Бутырки договорились. Дадут ему, гаду, одиночку до утра. А там посмотрим.

— Ах, — всплеснул руками Решетников, — какое нарушение правил содержания заключенных! Виктор Николаевич, — обратился он к Салину, сидевшему на стуле у дальней стены, — в наше время такого не было. Может, порадеем за человечка? А ну как смена все напутает и бросит в камеру какого-нибудь уголовника. Один Бог знает, что он с вами, Григорий Валерианович, до утра сделает. В Лефортово, а? — Он, как коробейник, толкающий лежалый товар, подмигнул Груздю. — Тихо там, культурно, без половых эксцессов и мордобоя.

На отекшем лице Груздя читались только муки, но никаких мыслей.

Злобин уже понял, что эти двое явились ради своего интереса. Попинать убийцу Мещерякова для них никакого удовольствия не представляло. Для таких главное — дело.

— Соглашайтесь, Груздь, — вступил в игру Злобин. — Моих возможностей только на Бутырку хватило.

— Да, да, — подхватил Решетников. — Андрей Ильич в Москве без году неделя. А мы тутошние. Все закоулки знаем. Слухов местных наслушались. — Решетников бросил взгляд на Злобина. — Давно слушок ходил, что прокурор один из-под статьи вывел спецназовца и своим киллером сделал. Заказы, говорят, принимал. Денежку на душегубстве зарабатывал. Доказательств не было, слухи одни. Не волнуйтесь, Андрей Ильич, номерок того архивного дела я вам шепну, сами все проверите. Дело вел некто Груздь Г.В., как догадываетесь.

Он повернулся всем телом к Груздю, резко сменил тон.

— Согласен на лефортовское СИЗО, мразь? — рявкнул он.

Груздь лишь кивнул.

— А платить за постой чем будешь? — Решетников вновь превратился в хитрого мужичка. — Комфорт нынче дорого стоит.

Решетников повернулся к Злобину, заговорил так, словно вокруг никого не было:

— На заре перестройки дельце одно нехорошее вели в Останкине. С неприятным душком. — Решетников брезгливо наморщил нос. — Повадилась группка глашатаев перемен устраивать групешники с несовершеннолетними девочками. Вечером с экрана требуют демократии и свободы слова, а ночью школьниц растлевают. Это на ваш взгляд, Андрей Ильич, беспредел полный. А на их взгляд — веселое времяпрепровождение. Потому что власть для них — не ответственность за страну, а возможность безнаказанно блудить. Думаете, для нас с вами они порог несовершеннолетия в половой жизни снизили с шестнадцати до четырнадцати? Для себя, любимых. Приелись, видать, восьмиклассницы. Такие уж у нас запевалы перестройки уродились, м-да. Других не имеем! Но дело их молодое, нам остается только завидовать. — Он покосился на Груздя. — Дело могло быть громким, согласитесь. Но вмешались очень серьезные люди. Дело положили под сукно. А оттуда его один чрезвычайно серьезный человек выкупил. Есть мнение, что продали ему не все. Но и того хватило, чтобы влезть в телецентр Останкино и держать демократических соловьев в клетке пожизненно. — Он повернулся к Груздю. — Как звали опера, что дело вел?

Груздь промычал что-то.