Цена познания

– Вы ничего не узнаете, – сказал он. – По словам Катру, завтра меня переводят в другое здание. После сегодняшнего дня мы с вами увидимся не раньше, чем вы пройдете экзамен. Они не хотят иметь хоть малейший шанс утечки информации.

Несмотря на то что это было абсолютно логично, нам всем стало не по себе. От слов Эмиля веяло чужой волей, которая манипулировала нами, словно пешками в загадочной игре.

– Чего раскисли? – спросил Поль, несмотря то что сам помрачнел. – Все правильно, безопасность – прежде всего. Враг не дремлет. Может, нам всем дадут сейчас пройти.

С этими словами он отправился в класс. Однако его предположение оказалось беспочвенным. Катру методично и безжалостно отправил нас всех на очередную переэкзаменовку.

Последний ужин вчетвером проходил в неизменном кафетерии. Мы старались быть веселыми, но постоянно сбивались на грустный лад. Эмиль был задумчив, очевидно, пытаясь себе представить, что же ожидает его завтра. Мы же, в свою очередь, тоскливо думали, удастся ли нам когда-нибудь оказаться на его месте.

– За удачу в обоих мирах! – провозгласил в заключение Поль.

Мы сдвинули бокалы, наполненные соком. И Эмиль ушел из наших жизней.

Вначале было непривычно не встречать его, не слышать больше его спокойного голоса и рассудительных замечаний. Но, кроме этого, ничего не изменилось.

Теперь, несколько месяцев спустя, несдаваемый экзамен по-прежнему нависает над нами как проклятие. За это время Катру постепенно становился все более и более нетерпеливым. Сейчас он уже не скрывает того, что еще немного – и нас всех отправят восвояси. Атмосфера постоянного провала делает нас раздражительными и мешает сосредоточиться. И вот теперь я провалил экзамен глупее, чем когда-либо. Откуда только выскочила эта проклятая старушка?.. Я с ненавистью смотрю на монитор. Ну зачем я запустил эту программу? Мне ведь отлично известно, кто такой Адам и сколько детей было у Шинава. Это просто какой-то подсознательный самообман. Совсем не отсутствие знаний держит меня в этом злосчастном помещении. Во всем виновата смерть, цепко сидящая в моем сознании и не желающая оттуда убираться. Вымещая злость на ни в чем не повинном компьютере, бью по выключателю. Бедная машина умирает, не успев задать свои обычные вопросы. Я осознаю, что только что мысленно использовал слово «умирает», и в ярости стучу кулаком по столу. Подпрыгивает монитор, дребезжит стакан. Пытаюсь успокоить себя. Так нельзя… Так нельзя… Глубокий вдох… выдох… Все, пора спать. Утро вечера мудренее. Впрочем, какое уж тут утро.

Тянутся, проходят, перемешиваются в памяти серые унылые дни. Мы так хотим, чтобы все это закончилось. Мы уже давно не называем друг друга настоящими именами – мы поняли, что это лишь мешает нашей подготовке. Теперь мы автоматически произносим наши новые нелепые имена – Четвертый, Восьмая, Пятый. Мы больше не смеемся над глупыми книгами – теперь мы знаем, что, потешаясь над ними, мы хуже запоминаем их идеи. Мы перестали строить теории. Мы учимся. Мы стараемся пройти этот идиотский экзамен – и не можем. Неотвратимая смерть, о которой мы всегда подсознательно помним, мелькает в наших ответах на иезуитские вопросы профессора. Она высовывается в обмолвках, о которых мы даже не подозреваем, показывает, свое мерзкое лицо в невинных фразах и комментариях. Мы стараемся быть предельно лаконичны, мы обдумываем каждое слово, мы демонстрируем чудеса предусмотрительности, но вновь и вновь наши губы нарушают запрет. Мрачные и унылые, сидим мы в своих комнатах, выходя лишь для того, чтобы в очередной раз провалить экзамен.

Моя единственная радость – Восьмая. Так я теперь даже мысленно стараюсь называть Мари, после того как произнес ее настоящее имя, отвечая на вопрос профессора. Мы просто друзья. Памятный разговор в кафетерии сделал наше общение ровным и спокойным. Я не пытаюсь говорить о своих чувствах. Восьмая молчит о своих, какими бы они ни были. Но даже короткий разговор с ней, ее улыбка, голос – эти незначительные вещи заставляют меня забыть о гнетущей обстановке. И мне кажется, что Мари тоже становится веселее, поговорив со мной. Но может быть, это только мое воображение.

Спустя неделю после злополучной «старушки» я вхожу в класс. Только что из него, криво улыбаясь, вышел Четвертый со своим (и моим) обычным результатом. Сажусь, устало смотрю в лицо Катру.

– Приступим? – спрашивает он.

– Ну, раз вы настаиваете, – отвечаю я.

Мы оба невесело усмехаемся. Все-таки, он неплохой человек, этот профессор. Только как можно быть таким въедливым?

– Сколько вам лет?

– Что такое «лет»?

– Где вы хотите быть похоронены?

– Что такое «похоронены»?

Ну и вопросы. Совсем уже не уважает меня Катру. Но через десять минут мне не до умозаключений. Разминка закончилась.

– Почему у вас на руке пять пальцев?

– Таким сотворил первого человека Господь.

К чему он ведет? Надо быть начеку.

– А что еще сотворил Господь?

– Весь мир.

– Кто живет в мире?

– Люди.

– Все сотворенные по подобию первого человека?

– Нет, по подобию Господа.

– Каким он сотворил первого человека?