Цена предательства

Через два дня между Троманем и Яснегоркой мы влились в огромный поток пленных — простонародья, их гнали со всех концов Ардора. Увидев нас, несмотря на хлысты и окрики солдат, все останавливались, уступая нам дорогу, и вставали на одно колено, почтенно склонив голову перед своим Владыкой. Рем, бледный до синевы, с почерневшими от запекшейся крови губами, скованный по рукам и ногам, с огромным белым мифриловым ошейником, шел, высоко подняв голову. Глаза его пылали темно красным, скулы остро выступали над впалыми щеками — так величаво Рем никогда еще не выглядел. Поверженный Владыка вел свой народ.

Один день до Осгилиана.

Весь небосклон заволокло дымом. Он поднимался от великой ардорской столицы, пачкая черными кляксами голубое небо, огни пылали от горизонта до горизонта.

Осгилиан — странный, красивый, величественный, драгоценный город! Мостовые выложенны чистейшим белым мрамором. Каждый дом Осгилиана поражает своей особой индивидуальной красотой. Тут дом из розового кварца, легкомысленно устремляется хрустальной крышей ввысь, подмигивая кокетливыми воздушными балконами, другой, из голубого опала, его белый балкон поддерживается сверкающими в лучах солнца кварцевыми колоннами. Еще один опирается на могучие малахитовые колонны, балкон третьего весело играет бледной зеленью изумруда. Осгилиан поражает обилием красок, прекрасными драгоценными мозаиками на стенах домов и дворцов, хрустальными, кварцевыми, золотыми крышами.

И конечно в центре Осгилиана дворец Владыки. Его видно издалека — он светится слабым матовым хрустальным сиянием. Сам дворец как-будто качается на небесных облаках, его фундамент вырезан из светло-голубого лазурита и увенчан молочно-пенными перьями облаков горного хрусталя. Белоснежные мраморные колонны устремляются бесконечно ввысь. Весь дворец облицован голубым и белым кварцем. На остроконечной хрустальной крыши на солнце блестят алмазы. Основная часть с парадной лестницей его изогнута подобно месяцу. Здесь цвет хрусталя постепенно сгущается, становится теплее, а огромные окна светятся как розовая жемчужина. Высокий балкон поддерживается резными колоннами из розового кварца.

Внутри дворец поражает красотой, мраморные стены, великолепные просторные залы, широкие занавески мерцают, как будто сотканные из огненных голубых опалов.

Осгилиан всегда был сверкающим как драгоценный камень в бесценной оправе. Но не сейчас.

Мы вошли в поверженный город.

Вокруг все было в черном дыму — горели дома и лавки. Где-то пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица людей, бегающих по улицам Осгилиана. В дыму мелькали черные фигуры людей, и из-за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики, хохот. Везде, куда ни кинь взгляд совершалось насилие. Женщины, дети лежали на земле, на скамейках когда-то прекрасных аллей и парков, их окружала толпа доблестных завоевателей, похотливо смотрящих на счастливчиков, громко одобряя и подгоняя их.

По краю мостовой полз, притягиваясь на руках, стонущий ардорец с раскроенным черепом. Снизу шагом в ряд ехало несколько конных хохочущих креландцев. Они возвращались с конца улицы, куда их завлекло преследование.

Справа от нас два креландца несли брыкающуюся рычащую от отчаяния девушку ардорку, уложив ее на белоснежных мраморных ступеньках, бородатый имперец с хриплыми протяжными стонами начал трудился меж ее ног, от мощных толчков которого все маленькое тело девушки содрогалось, по белым ступенькам полилась алая кровь, другой, ожидая своей очереди, терзал ее соски мокрым красным ртом.

Со всех сторон горели костры. Дым костров, в которые бросали все лишнее, ел глаза. Креландские солдаты брали нагие тела ардорцев за руки и ноги и, раскачав, забрасывали в огонь.

Трудно поверить, чтобы люди, как бы низко они ни пали, могли дойти до таких пределов жестокости и разврата. Кто ж они такие, что ж за звери они эти имперцы.

Рема куда-то уволокли. Нас же бросили в смрадную тюрьму. Отворив железную дверь, ступив в вонючее помещение, первое, что мы увидели была скрюченная фигура в углу. Когда существо подняло свою голову, мы увидели, что это был Лукас. Его лицо побледнело и чудовищно осунулось, глаза смотрели дико, в нем мало чего осталось от того сильного и красивого гениального Лукаса.

Нас сковали по рукам и ногам так, что мы не могли ни встать, ни лечь. Ножные кандалы крепились к стене. В камере стало тесно.

— Так это правда, — прошептал Лукас, — я до конца не хотел верить, даже после смерти Владыки, даже когда Томеррен пришел ко мне и сообщил, что Рем схвачен и Ардор повержен… — он судорожно всхлипнул, — это конец, да? Рем он…Владыка тоже… — он не мог это произнести, сухие, без слез рыдания сотрясали его тело.

— Но как! Почему!

Зак сидел в неудобной позе, положил голову на колени, слова его звучали глухо,

— Томеррен, братец, мать его…

— Но почему!!! — на этот вопрос никто не знал ответа.

Мы потеряли здесь счет времени, нам не давали пищу или воду.

Мы услышали скрежет открывающейся металлической двери. В нашу камеру защел Томеррен.