Цена счастья

Дым немного рассеялся; Барнаби незаметно наблюдал за женой. Она осторожно присела на край кровати:

— Это перьевой матрац?

— Боюсь, что да. Если он тебе не нравится, мы можем перебраться в другую комнату. Но это…

— Я понимаю. Это семейная кровать. Конечно, мы должны спать здесь. Но когда ее делят со многими женщинами…

— Эмма, — проникновенно молвил Барнаби, — Жозефина никогда тут не была.

— Она не спала на семейной кровати?

— Нет. Жозефина никогда не приезжала в Кортландс больше чем на один день. Она не любила деревню. Мы жили в Лондоне или на континенте. Она космополитка и очень богата; привыкла делать только то, что ей хочется. К тому же Дадли чувствовал себя в ее обществе особенно неуютно. А это все же его дом. — Барнаби замолчал, потом с уверенностью произнес: — С тобой все будет иначе.

Эмма облегченно вздохнула и радостно сообщила:

— Я обожаю перьевые матрацы. Барнаби обнял ее.

— Дорогая, я люблю тебя, — в который раз признался он. — Я очень тебя люблю.

И — о чудо! — несмотря на отчужденность Дадли, холод, прием, лишенный даже тени гостеприимства, несмотря на витавший вокруг дух оскудения и какой-то пугающей неприязни, этот старый особняк показался Эмме родным домом.

Глава 5

Барнаби спустился вниз распорядиться насчет Ужина. Эмма задержалась в спальне; она стояла у мина, в котором весело полыхал огонь, и, прислушиваясь к стучавшемуся в окно ветру, думала о прежних обитателях этой комнаты. Начало ее замужества оказалось, мягко говоря, очень странным, но, возможно, все к лучшему. В Лондоне, Испании либо в каком-нибудь другом чужом месте, не являющемся родовым гнездом, она не увидела бы многого, оставившего глубокий отпечаток на характере Барнаби, а значит, не смогла бы и лучше понять его. Она продолжала бы восхищаться писательским талантом супруга, но не прикоснулась к его истокам. Здесь же она проникнется духом детских и юношеских лет Барнаби, и это будет не только поводом для размышлений, но и еще больше сблизит ее с мужем.

Теперь она знала о крахе первого брака Барнаби, о его знаменитой любви к дочерям, чья родная мать, по-видимому, забыла о детях, словно кукушка; ее переполняло чувство сострадания и нежности к этому на первый взгляд преуспевающему человеку.

Она ощутила то же к Мегги и Дине, чьи диковатые выходки, несомненно, коренились в отсутствии родительского тепла и заботы. Она дала себе слово, что всего за месяц превратит дикарок в любящих и любимых детей. Если не объявится злой гений — Жозефина…

Мегги обмолвилась, что мать умерла… Но Мегги — тщеславная кривляка. Она готова беззастенчиво лгать, шокировать близких, лишь бы обратить внимание на свою маленькую персону. С какой стати Барнаби стал бы утаивать смерть своей первой жены? Этому абсурду нет объяснения. Но еще менее вероятной представлялась Эмме другая версия: якобы Жозефина затерялась где-то в дебрях Южной Америки… на целых два года.

Раздавшийся грохот и громкие крики прервали размышления Эммы. Слышался топот бегущих ног. Это были дети, визжавшие от восторга и возбуждения. Их высокие звонкие голоса заглушались зычным мужским хохотом. За детским топотом раздавались чьи-то тяжелые шаги.

Эмма распахнула дверь. Она увидела Мегги и Дину, одетых в джинсы и рубашки; девочки неслись вниз по лестнице, преследуемые раскрасневшимся, с глазами навыкате Дадли. Увидев Эмму, он остановился и смущенно улыбнулся, став похожим на провинившегося школьника-переростка.

— Я превратил их в мальчишек, — хвастался он, показывая на детей.

Эмма припомнила восклицание, которое вырвалось у Дадли, когда он встречал гостей: «Боже, сколько женщин!» Теперь она понимала, что его так испугало. Бедный женофоб! Вторжение женского десанта застало кортландского отшельника врасплох.

— Вы не любите женщин? — как бы невзначай спросила Эмма.

Дадли закусил толстую нижнюю губу. Его грудь высоко вздымалась: он еще не отдышался после погони. Его бегающие водянистые глаза на какой-то миг встретились с зелеными глазами Эммы, но он тут же отвел взгляд.

— Я не такой, как мои братья, — усмехнулся Дадли, собираясь снова кинуться в погоню за Детьми.

Но Эмма вовсе не намерена была так просто окончить разговор.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она. — По меньшей мере, бестактно говорить загадками, бросать многозначительные намеки, не потрудившись хоть как-то расшифровать их.

Дадли остановился.

— Я не имел в виду ничего особенного. — Он поднял голову и сконфуженно улыбнулся. Несмотря на седые волосы и полноту, он более чем когда-либо походил на зеленого юнца. — Ведь все и так понятно, не правда ли? Я холостяк, видимо, таким и останусь. Мои братья — другие: Руперт обручен, а Барнаби успел жениться во второй раз.

Прямодушная Эмма задала еще один нелицеприятный вопрос.

— И вам не понравилась ни одна из его жен?

— Ну, вас я еще не знаю, не так ли? А что касается Жозефины… то на нее приятно было смотреть.

Теперь Эмме почудилось, что прекрасное лицо черноволосой путешественницы парит над ними в воздухе.

— Давно вы видели в последний раз Жозефину, Дадли?