Цена счастья

Какие старые времена? Эмме хотелось задать ему этот вопрос. Имел ли он в виду прошлое Рождество, когда здесь была Сильвия, или вспоминал мимолетный визит Жозефины, о котором Барнаби ничего не знал? Но Дадли вспоминал далекое детство…

— Помнишь, как мама играла на фисгармонии, — обратился он к Барнаби. — Я так и вижу перед собой: милое открытое лицо, изящная маленькая фигура… Она всегда носила шелковые платья… как голубка.

Выразительные брови Барнаби взметнулись, слегка подмигнул Эмме. Возможно, он хотел сказать: «Старина Дадли слишком много времени проводит в одиночестве. Живет в прошлом…»

— Помню, как она заставляла нас петь церковные гимны, — продолжил вслух воспоминания брата Барнаби. — Если не ошибаюсь, тебе предоставлялось право выбора.

Дадли просиял от удовольствия. Разрумянившийся и возбужденный, он походил на раскормленного школьника-переростка.

— «Соберемся у реки». Это был мой любимый гимн. Думаю, я и сейчас смог бы его сыграть. Может быть, попробовать?

Мегги и Дина вскочили на ноги:

— Дядя Дадли, ты никогда не играл для нас на фисгармонии.

Дадли повертел перед ними своим толстым указательным пальцем:

— Если я сыграю, вы должны будете петь. Мама всегда просила нас подпевать ей. В каждый субботний вечер.

Он встал с кресла и присел к фисгармонии. Инструмент натужно хрипел, поскольку им давно не пользовались. Первые ноты едва можно было расслышать; это были какие-то вздохи с присвистом, которые, тем не менее, выражали угнетенное настроение семейства Кортов, с трудом возвращавшегося к полноценной жизни.

Вскоре под крепкими пальцами Дадли зазвучала сентиментальная мелодия, и он запел густым сочным басом:

Соберемся у реки,

Там, где ангел белоснежный…

— Давайте, девочки, подпевайте. Разве вы не разучивали такие гимны в школе? Не может быть! Это часть моего детства. Я буду помнить их всегда. Давайте попробуем еще раз.

Вошел Руперт, приветствуя всех хорошо отработанным театральным смехом, и с воодушевлением присоединился к поющим.

Эмма, нежась около ярко полыхавшего камина, нащупала руку Барнаби. Он ласково погладил ее пальцы; статный, надежный мужчина, вытянувшийся в кресле. Его четкий силуэт выделялся на фоне стены: крупная голова с высокомерным профилем прадедушки Корта… Но на добром, не мраморном, а теплом человеческом лице — таком близком, любимом лице Барнаби… Возможно, их медовый месяц окажется не столь безнадежно плохим. В Кортландсе веяло духом прочной семьи, укорененной в прошлое, в те давние времена, когда очаровательная маленькая женщина заставляла петь гимны трех своих сыновей, передавая через них свет материнской любви Мегги и Дине…

Как все это странно… И в то же время неизбежно.

Идиллию нарушил стук в окно.

Дина вскрикнула. Мегги крепко вцепилась в руку Дадли; ее черные глаза резко выделялись на побледневшем, бескровном лице. Дадли застыл на стуле, склонив голову и прислушиваясь. Руперт повернулся к окну, теребя свои роскошные усы.

За окном царила ночь. Никто не позаботился о том, чтобы опустить занавески. Капли дождя блестели на стеклах. Больше ничего не было

Барнаби лениво пошевелился в кресле, ничуть не обеспокоившись.

— Кто это? — спросил он. — Может быть, Вилли что-то понадобилось? Дадли, старина, сходи посмотри, в чем там дело.

— Вилли вошел бы через дверь, — рассердился Дадли. Но все же встал и подошел к окну.

— Это Сильвия! — завопила вдруг Дина. — Это Сильвия! Не впускайте ее!

И тогда, словно выплывая из ночной мглы, в окне показалось лицо; оно прижалось к стеклу: бедное, перекошенное лицо, к впалым щекам которого прилипли редкие мокрые пряди волос; открытый рот звал кого-то, но слов нельзя было разобрать.

Эмме показалось, что она видит перед собой утопленницу…

Барнаби вскочил на ноги, Дадли замер на месте. Руперт продолжал смотреть в окно сузившимися глазами. Все в комнате оцепенели, словно играя в спектакле немую сцену.

Тут женщина, стоявшая снаружи, вновь застучала по стеклу, делая какие-то знаки руками; охваченные страхом девочки бросились к Эмме и вцепились в ее платье.

— Знаете что, — весело проговорил догадавшийся Барнаби, — мне кажется, это наша пропавшая мисс Пиннер. Нам давно пора починить звонок. Неизвестно, сколько времени простояла бедная девушка под дверью, нажимая на кнопку.

Он вышел из комнаты, и лицо в окне исчезло. Теперь за ним не было ничего, кроме успокаивающей пустоты. Но белое умоляющее лицо запечатлелось в памяти Эммы. И ее мрачные предчувствия снова дали о себе знать…

Она почувствовала, что дети немного смягчились, оттаяли. Обрадовалась тому, что в минуту опасности они инстинктивно бросились к ней. Из холла донесся голос Барнаби, задававшего вопросы, и высокий голос женщины, отвечавший ему.

— Вот видите, — обратилась она к детям, желая их успокоить, — это всего лишь оказалась мисс Пиннер. Вам нечего было бояться. Дина, позволь мне вытереть твои слезы. Глупышка. Не забудь поздороваться с мисс Пиннер. Дадли, куда это ты навострился?