Цена счастья

— Оно было там, в углу. И смеялось большим черным ртом. — Она в отчаянии закрыла лицо руками. — Ох, это была не луна, это была не луна.

Дверь отворилась. Полусонный Руперт просунул в комнату растрепанную голову.

— Что-то вы, девушки, разговорились на ночь глядя. С вами все в порядке?

Руперт не догадался понизить голос и разбудил весь дом. Через минуту в коридоре послышались шаги Дадли; Барнаби, взбежав по лестнице, спросил:

— Что здесь за шум? Что-то случилось с мисс Пиннер?

Прежде чем Эмма успела ответить, к ним быстрыми семенящими шажками приблизилась тощая фигурка с седыми волосами и подслеповатыми глазами.

— В чем дело? — спросила миссис Фейтфул своим скрипучим голосом.

— Уже все прошло. — Эмма поспешила успокоить домочадцев. — Мисс Пиннер показалось, что кто-то заглянул в ее окно. Я пытаюсь убедить ее, что это была луна.

Луиза, снова накинув свой немыслимый оранжевый халат, подошла к двери:

— Это была не луна, миссис Корт. Как вы думаете, способна луна смеяться?

— А что вы ели за ужином? — поинтересовался Руперт. — В Кортландсе происходят поразительные вещи, но до смеющейся луны чудеса не возвышались.

Дадли поморщился.

— Девушка пережила сильный испуг, — заметил он. — Сострадание в этом случае не помешает.

Барнаби подошел к окну и распахнул его.

— Там ничегошеньки нет, ни одного смеющегося клоуна.

— У того, кто заглядывал в окно, было время бежать, — прошелестела Луиза. Она смущалась в присутствии стольких мужчин, ей не хотелось выглядеть полной идиоткой, но у нее был насмерть испуганный вид. Луиза неуверенно прошептала: — Дети говорили мне, что другая гувернантка — я имею в виду Сильвию — тоже была чем-то напугана ночью.

— Глупости! — Скрипучий голос миссис Фейтфул прозвучал воинственно. — Та девушка в жизни ничего не боялась. Чего у нее не было, так это страха и совести. — Глаза миссис Фейтфул сузились от ненависти к хорошенькой кокетливой Сильвии. — Все эти женские штучки, непристойные ужимки… лишь бы привлечь к себе внимание… вот в чем корень зла. Будет лучше, если мы сейчас ляжем спать. Мисс… — Миссис Фейтфул преднамеренно сделала вид, что не помнит имени Луизы. — … эта молодая леди, скорее всего, увидела белую сову, когда та пролетела мимо окна. Обычно только я ее вижу. Дадли, почему ты ничего не надел на ноги?

Дадли посмотрел на свои босые ноги и смутился:

— Боюсь, что я слишком спешил. Вы знаете, Луиза, возможно, миссис Фейтфул права. Это была белая сова. Или луна.

Эмма взяла Барнаби за руку:

— Я проснулась и обнаружила, что тебя нет рядом со мной.

— Я не мог заснуть и решил поработать у себя в кабинете. — Барнаби говорил словно под гипнозом, едва замечая присутствие жены.

Эмма опустила глаза, чтобы скрыть, как она задета равнодушием мужа.

Луиза робко обратилась к присутствующим.

— Может быть, вы все правы и ничего не произошло. Но я больше не могу спать в этой комнате. Правда, не могу. — Она еле сдерживала слезы.

Барнаби, поддавшись порыву жалости, гувернантку за обе руки и тепло ей улыбнулся.

— Обещаю, вы больше не будете спать в этой комнате, моя дорогая. Эмма, ты холодная, как лягушка. Я собираюсь поработать еще несколько часов. Пускай Луиза переночует в нашей спальне.

Луиза Пиннер, это запуганное, как заяц, и в то же время хитрое создание, ляжет в их супружескую постель! Эмма с возмущением посмотрела на мужа. Ему, видимо, невдомек, что у нее могут быть весьма деликатные чувства, связанные с интимной стороной их жизни, если он позволяет вторгаться в эти заповедные сферы постороннему человеку. Судя по всему, мужчины не особенно чувствительны к душевным тонкостям. Ведь Барнаби и раньше спокойно отнесся к тому, что в этой же спальне… нет, кажется, он говорил правду, утверждая, что его не было в Кортландсе, когда здесь гостила Жозефина. Надо верить любимому мужу, иначе останешься одна.

— Идите спать, — распорядилась Эмма, обращаясь к Луизе. — Но боюсь, что мне, как и Барнаби, больше не хочется ложиться. Пожалуй, я посижу у огня.

Утром ночное происшествие должно было показаться нелепостью, потревожившей сон. Однако для Эммы, подавленной и усталой после ночи, проведенной в кресле у камина — в то время как Луиза, слегка похрапывая, нежилась в ее постели, а Барнаби работал внизу, — ночной кошмар все еще продолжался. Ей не стало легче от того, что Барнаби пребывал в веселом и игривом расположении духа: за ночь упорного труда ему удалось преодолеть затруднения, связанные с развитием криминального сюжета, и он был доволен собой. Когда Барнаби поднялся наверх, приговаривая со свойственной его брату Руперту театральной сердечностью: «Как поживают мои дорогие девочки?», а Луиза, лукаво склонив голову набок, промурлыкала: «Ну, разве не душка? Я нахожу, что ваш супруг необыкновенно мил», Эмма готова была надавать пощечин им обоим. Она всю ночь ждала прихода Барнаби, но больше не испытывала уважения к его творчеству; она оставалась равнодушной к льстивым речам преуспевающего писателя.