Цена счастья

— Значит, ты после всех потрясений доверяешь мне?

— Нисколько. Убеждена: ты разобьешь мое сердце.

Барнаби нежно погладил Эмму по щеке:

— Я счастлив. Наконец-то твое бесконечно милое лицо всегда будет передо мной. Почему ты вздрогнула?

— Не знаю. Наверное, от ветра.

— Северный ветер обычно свирепствует в это время года. Но в постели очень тепло.

Эмма посмотрела на огромную кровать. В камине треснула головешка. По потолку плясали тени. Ей почему-то снова представился длинный ледяной нос прадедушки Корта.

— Девочки говорят, что им страшно по ночам.

— Правда? Кажется, иногда старый дом поскрипывает. Ты оставила им свет?

— Да, и я пыталась их успокоить. Дети слишком нервны. Кстати, почему сбежала та девушка, Сильвия?

Барнаби нагнулся, чтобы раздуть огонь в камине:

— Бог ее знает. Возможно, ей было здесь одиноко. Я не понимаю только одного — почему она не оставила записку. Уж эту-то малость она могла бы сделать!

— Дети говорят, что Сильвия была напугана.

Барнаби рассердился:

— Тогда почему она никому об этом не сказала? Если что-то произошло…

— А что могло произойти? — непроизвольно сорвалось у насторожившейся Эммы.

— Не имею об этом ни малейшего понятия; разве что ее мог смутить дом, поскрипывающий ночью под шквальными порывами ветра. Женщины вообще легко впадают в истерику; кроме того, им свойственны и другие странности. Посмотри на миссис Фейтфул: она разговаривает сама с собой, сколько я ее помню. Или возьмем… — Он вдруг замолчал.

— Что ты хотел сказать?

— Неважно. Забудь об этом.

— … или возьмем Жозефину? — невозмутимо продолжила фразу мужа Эмма, и утонченное лицо красавицы-брюнетки снова возникло перед ее мысленным взором. — Барнаби, почему Мегги говорит, что Жозефина мертва?

— Мертва? — Теперь муж слушал ее очень внимательно.

— Она, так или иначе, лелеяла эту дикую мысль весь день. И довела себя, а особенно свою сестру до полуобморочного состояния.

— Это чудовищный бред! — вознегодовал Барнаби. — Мегги заядлая сочинительница. То, что мать не забрала их из школы, дало простор ее богатому воображению. Ей бы писать романы ужасов в стиле мадам Радклиф!

— А почему все-таки Жозефина не забрала их из школы?

— Дорогая, если бы я мог связаться с ней, я бы это сделал. Но ни посыльные с телеграммами, ни даже почтальоны не способны достигнуть верховьев Амазонки.

— Почему она не написала детям хоть несколько строк?

— Жозефина не охотница писать письма, даже если бы она и смогла добраться до почтового отделения. Ее излюбленное средство связи — телефон; но пока нет возможности звонить с другого конца Земли.

— Я считаю ее поведение непростительным для матери двоих детей! — разгневалась Эмма. — Она великая грешница.

— Согласен. Но ты не знаешь Жозефину. Она никому не желает зла. Просто эгоцентрична до мозга костей. Жить для нее — значит испытывать постоянное наслаждение. Она типичная гедонистка. У нее очередной любовник, и Жозефина во власти нового захватывающего приключения. В таких случаях она теряет представление о времени.

— Значит, Мегги сочинила легенду о смерти Жозефины, чтобы скрыть свои истинные чувства: обиду, оскорбленную гордость, наконец, тоску по материнской любви.

— Бесспорно. Я думал, что ты давно об этом догадалась.

— Бедняжка! — В глазах Эммы стояли слезы

— Моя дорогая, если тебе удастся смягчить ожесточенное сердечко Мегги, это будет настоящим чудом.

Эмма неуверенно покачала головой:

— Мне кажется, именно Мегги была причиной того, что Сильвия сбежала.

— Я склоняюсь к той же мысли, дорогая.

— Тогда, бога ради, предупреди гувернантку, что Мегги трудный, необычный ребенок. Если она будет предупреждена…

Барнаби обнял жену:

— Ну что, призраки исчезли, моя милая?

— Как ты узнал, что здесь были… призраки?

Он склонился лицом к ее мягким пушистым волосам, и угнетающий стон ветра прекратился.

— Почему мы тратим столько времени на разговоры?..

Глава 6

Мисс Джеймс с большим сомнением смотрела на девушку, сидевшую по ту сторону ее стола. Правда, мистер Корт ясно сказал: «Больше не присылайте мне привлекательных блондинок. На них нельзя положиться». Но эта девушка представляла собой другую крайность. Претендентку нельзя было сравнить даже с увертливой мышкой. Скорее она напоминала маленького тощего терьера, трепетно желавшего услужить хозяину, забитого щенка, который был плохо обучен, но пытался снискать расположение хозяина безмерной преданностью и был готов терпеть пинки и зуботычины.

— Вы не возражаете, если вам придется поехать в деревню, мисс Пиннер? — спросила мисс Джеймс. Луиза Пиннер. Ну и имечко. Любая другая на ее месте, имея такую фамилию, отсекла бы от имени букву «а». Но только не это забитое существо. Она сохранила имя, данное ей при крещении: то ли из религиозных соображений, то ли просто не задумываясь о благозвучии имени и фамилии.

— Ни в коей мере. Я люблю деревню. — Девушка была в восторге. — Сказать по правде, я устала от жизни в Лондоне. Здесь не удается ни подышать полной грудью, ни хоть немного поправиться.