Цена Шагала

— Видишь ли, когда гости ведут себя столь некорректным образом, как ты и твой друг, — ответствовал Илья Андреевич, — волей-неволей приходится как-то ограничивать непринужденную манеру общения. Так что, закончим нашу беседу на сегодня?

— Что-то подсказывает мне, — сказал Геннадий Андреевич, приподнимаясь с кресла, — что эта маленькая черная штучка — всего лишь розыгрыш. Признайся, Илья, ты ведь ни в коем случае не хотел бы нас обидеть?

— Ну, что ты, Геннадий! Конечно же, не хотел! Но, увы, если придется…

— Жаль, жаль, — покачал головой Ермилов. — Ну, коли так…

И вдруг с этими словами он метнул в хозяина стакан с недопитым виски. Одновременно слева к Кошенову рванулся Шутов. С ловкостью, неожиданной для его тяжелого тела, он перелетел через письменный стол и всей своей массой врезался в Илью Андреевича. Не удержавшись после такого удара, Кошенов повалился на пол, увлекаемый весом придавившего его Шутова.

И все бы случилось к удовольствию Ермилова, если бы черная коробочка Ильи Андреевича не осталась в руке старого антиквара. Улучив момент, он выпростал правую руку из-под Шутова и, вонзив иглы электродов Славе где-то в области почек, нажал на кнопку «Пуск». Шутов тоненько ойкнул, содрогнулся и обмяк. Все произошло так быстро, что Ермилов даже не успел обойти стол, а Кошенов, уже выбравшись из-под ермиловского телохранителя, отскочил к стене и схватился за декоративную секиру, висевшую на бутафорском геральдическом щите на стене.

— Вот видишь, Гена, — сказал он, переводя дух, — я же предупреждал! Эта штука довольно серьезная. Ты, конечно, моложе и сильнее, но, согласись, когда в руках у меня столь неприятная игрушка, пусть и не острая, но довольно тяжелая, — и он взвесил на руке снятую со стены секиру, — думаю, исход нашего диалога окажется вполне определенным. И заметь, что эта история будет грозить мне разве что несколькими часами объяснений с полицией. А вот тебе — как минимум больницей, а как максимум — выдворением из страны и попаданием в черный список. Да ты сам знаешь, как неприятно попасть в компьютер. Даже если на английской стороне у тебя больше никогда не будет никаких дел, данные о тебе, естественно, поступят в Интерпол со всеми вытекающими последствиями.

— Сволочь, — прошипел Ермилов.

— Да уж какой есть, — ответил Илья Андреевич. — Вот почему я предлагаю тебе: забери своего борова и вали отсюда как можно скорее, для твоей же пользы. О картинах этих забудь. Впредь дел с тобой я иметь не намерен.

— А ты, старая мразь, не боишься… — начал Ермилов.

— Не боюсь, — улыбнулся Илья Андреевич. — Если ты думаешь, что я так же наивен, как этот мальчик, ты глубоко заблуждаешься. Слава богу, много пожил на своем веку и много чего видал. Ни тебе, ни твоим громилам на полкилометра ко мне подойти не удастся: я об этом позабочусь. А кроме того, мне давно наскучил влажный климат Лондона, и вот теперь, когда найден повод распрощаться с этой гостеприимной, но все-таки сыроватой, страной, я, несомненно, осуществлю свое желание перебраться куда-нибудь в более теплые места. Шарик ведь довольно большой, и даже ты, Гена, со всеми своими деньгами и возможностями, вряд ли сможешь отыскать меня на нем. А и отыщешь: боюсь, утрешься и уползешь восвояси. Ты понял меня? — еще жестче сказал Кошенов.

— Я тебя понял, — протянул Ермилов. — Смотри, Илюша, не прогадай. Ей же бог, отдай вещи, и забудем обо всем.

— И не мечтай, — улыбнулся Илья Андреевич. — Давай забирай свою дохлятину. — И он пнул ногой распростертого на полу Шутова.

Чуть ли не скрипя зубами от злости, Ермилов подхватил под мышки Шутова, с трудом поставил его ватное тело на ноги и, забросив руки начальника охраны к себе на плечи, поплелся с ним к выходу.

— Берегись, Илья, — произнес он, покидая квартиру Кошенова.

— Поберегусь, поберегусь, — ответствовал Илья Андреевич.

Кряхтя и поминутно останавливаясь на лестнице, Ермилов наконец вытащил Шутова на свежий воздух, привалил его к ограде небольшого палисадника перед домом и, достав из кармана мобильный телефон, занялся вызовом такси.

Уже через полчаса с помощью портье и швейцара он втаскивал Шутова в собственный номер в гостинице «Уолдорф». К счастью, Слава постепенно приходил в себя и, постанывая от боли, старался двигаться самостоятельно, тем самым помогая служащим гостиницы. Наконец, его посадили на диван в номере. Ермилов расплатился несколькими фунтовыми монетками с гостиничным персоналом и захлопнул за ними дверь.

Только тут он смог дать волю гневу. Подойдя к журнальному столику, Ермилов поднял со стеклянной поверхности тяжелую фирменную гостиничную пепельницу, раскачал ее в руке и с силой метнул в стену. «У, сука, — крикнул он вслед разлетевшимся осколкам. — Ну, погоди, мразь, ты у меня еще кровавыми слезами умоешься!»