Цена сомнений

– Не-е-ет, – тяну я. – Да-а-а. Я его убила.

– Ого. Кого убила?

– Ребенка-а-а.

– Какого ребенка, Люб? – взяв за плечи, встряхивает меня Леша, и я смотрю в его бездонные глаза. – Ну? Расскажи нормально. Ты убила кого-то?

– Нашего ребенка, – тяну, продолжая подвывать.

– Да что ж такое! – сердится он. Пересаживает меня на диван, а сам вскакивает и нервно меряет шагами комнату. – Объясни нормально! Какого ребенка ты там убила?!

– Нашего, – отвечаю, утирая слезы, но все бесполезно, новые горячие дорожки покрывают мои щеки. – Я была беременна.

Поднимаю взгляд, а Леша замирает посреди комнаты.

– Когда? – слегка севшим голосом спрашивает он.

– Выяснилось, пока тебя не было.

– Так. Дальше.

– А дальше мама повела меня к врачу. Осмотрели. А потом… – я опять захожусь рыданиями, но быстро успокаиваюсь. – Потом мама отвела на аборт.

– Ты… избавилась от нашего ребенка? – вкрадчивым голосом спрашивает Леша, а я молча киваю. – Как?! – ревет он. – Люба, как ты могла так поступить?!

– Ты… хотел этого ребенка? – всхлипываю я, а потом вскакиваю с дивана. – Тогда почему пропал?! Ты сказал, что уехал всего на два дня, а не было тебя все десять! И даже не позвонил! Я не знала, что с тобой!

– Ты должна была ждать! – орет так, что мои внутренности содрогаются. – А если бы я в армию ушел?! Ты бы тоже вот так просто избавилась от нашего ребенка?! Я же говорил, что люблю тебя! Неужели думаешь, что я бы повел тебя на аборт?!

– Я не могла ждать! Тебя не было, и я не знала, вернешься ли ты! Это позор, понимаешь?!

– Позор – родить от меня ребенка?! – взрывается он. – Да пошла ты!

Разворачивается и быстро идет на выход из квартиры. Я с рыданиями бросаюсь следом. Хватаю его за руку, за футболку, но он отпихивает меня, как надоедливого котенка.

– Леша! Лешенька, пожалуйста! – прошу я, снова хватаясь за него, пока он натягивает кроссовки. – Прошу тебя, не уходи! Мне так… Я не знаю, как так получилось! Я же не знала, вернешься ли ты…

– Отвали, – легонько отталкивает меня и, распахнув дверь, вылетает в подъезд.

Я съезжаю по стенке и, спрятав лицо в ладонях, рыдаю. Слышу его торопливые шаги по лестнице. И, чем быстрее они удаляются, тем громче становятся мой рев. На меня накатывает то отчаяние, то ярость. Я луплю по захлопнувшейся двери, а потом, встав по стеночке, возвращаюсь в гостиную. Падаю на колени рядом с диваном и, уткнувшись лбом в потрепанную обшивку, продолжаю захлебываться своим горем.

Сначала мама заставила меня избавиться от ребенка, теперь вот Леша меня бросил. Он же никогда не вернется! Я ведь помню, как он говорил о том, что мы поженимся совсем скоро. Значит, он хотел этого ребенка. Но тут же в голову приходят мысли о том, что его не было полторы недели, и я не знала, что с ним. Тогда я начинаю злиться. Бросаюсь всем, что попадает под руку. Одеяло, подушка, срываю простыню с дивана, сметаю с табуретки стоящую на ней чашку с водой. Она разбивается, а вода растекается по потертому старому паркету.

Кричу. Громко, протяжно, с истерикой. Мне плевать, услышат ли меня соседи. Кусаю обшивку дивана и бью по нему кулаками, выплескивая всю ярость.

Спустя полчаса обессиленная и совершенно вымотанная сворачиваюсь клубочком на диване и тихонько всхлипываю. Слез уже нет, я все выплакала. Только дышать пока еще тяжело. И надо как-то заставить себя принять то, что теперь у меня не будет ни Леши, ни ребенка от него.

Глава 5

Вечером я сижу и тупо смотрю в окно. На улице уже темнеет, но я не замечаю красоту закатного солнца, а еще меньше стараюсь замечать веселый смех ребятни, резвящейся на детской площадке. Боль внутри меня притупилась, теперь она лишь звенит фоновым шумом. Голова гудит от боли, а низ живота тянет. Подперев подбородок ладонью, я пялюсь в пространство невидящим взглядом.

– Любань, я супчик сварила, – слышу за спиной.

– Спасибо, я не хочу, – отвечаю механическим голосом.

– Доця, ну не убивайся ты так. Знаешь, сколько абортов делают женщины за свою жизнь? Я вон аж три сделала. И ничего, живая.

Я поворачиваюсь лицом к ней и смотрю без единой эмоции. У меня нет ненависти к маме. Я ее даже понимаю. Она беспокоится о своем ребенке. Но пока моя собственная боль сильнее понимания и сострадания.

– Ладно, – вздыхает мама. – Я пойду к себе. А ты это… поешь, ладно?

– Потом, – шепчу я и снова отворачиваюсь в окну.

Когда же наступит полное отупение? Когда я перестану ощущать внутри себя этот огненный сдавливающий шар, обжигающий мои внутренности?

Остаток вечера я живу на автомате. Маме даже удается затолкать в меня одну поварешку супа и чашку чая. Приняв душ, я переодеваюсь в теплую пижаму, потому что меня знобит. Забираюсь под одеяло и смотрю с мамой новости. Телевизор стоит в моей комнате, так что я не могу попросить маму выключить его и оставить меня одну. Приходится терпеть.

Ближе к десяти вечера раздается звонок в дверь. Мое сердце нервно дергается, но я не двигаюсь с места.