Цена весны (ЛП)

— Не смейся. Я не говорю, что скорее стал бы поднимать ящики на набережной, но как насчет старшего распорядителя над посыльными? Несколько дюжин сундуков с полосками серебра и любимая чайная.

— И несколько встреч, вроде этой, — предположила Идаан.

— Точно, — сказал Ота. — Боги, да, точно.

Идаан взяла еще одну горсточку риса и медленно прожевала, давая своим темным глазам изучить его лицо. Он не знал, что она там увидела. Выпив глоток воды и вздохнув, она заговорила.

— Ты хочешь, чтобы я нашла Эю, — сказала она.

— Ты знаешь, как выглядит Маати, — сказала он. — Ты умеешь жить в предместьях и скрываться. И, насколько я могу судить, ты понимаешь поэтов лучше всех живущих.

— И еще я знаю, что искать, — легко и небрежно сказала она. — Любой другой, и тебе бы пришлось доверить ему твои тайны, объяснить, что ты хочешь узнать и почему. Ну, за исключением Синдзя-тя, но ты послал его в другом направлении.

Это безумие, подумал Ота, но ничего не сказал. Она — убийца. У нее нет совести. Как бы это не выглядело сейчас, она убила братьев и отца, которого любила. У нее глаза ищейки и сердце мясника.

— Ты это сделаешь? — вслух спросил он.

Идаан ответила не сразу. Порыв ветра подхватил ее рукава и заставил седой локон затрепетать за ней, словно флаг на мачте сражающегося корабля. Руки Оты заболели и он заставил себя разжать кулаки.

— Однажды Маати охотился на меня, — сказала она едва слышно, чуть громче ветра. — Кажется честным вернуть ему долг.

Ота закрыл глаза. Возможно, пустая задача. Быть может, Эя не имеет ничего общего со схемами Маати. Быть может, она действительно работает с какими-нибудь целителем из предместья, надеясь, что ее усердная работа искупит злодеяния отца. Его злодеяния. Когда он опять взглянул на сестру, она рассматривала его из-под нависших век.

— Завтра утром тебя будут ждать повозка и кучер, — сказал он. — Где бы ты ни была, ты сможешь брать свежих лошадей и еду. Приказы я уже написал.

— Любых свежих лошадей и еду, которую мне надо? — спросила Идаан. — Ты прав. Быть императором — настоящий ад.

Он не ответил. Она закончила рис и рыбу. Облака за ее спиной стали темными и, поскольку он не приказывал принести ни свечи, ни факелы, свет лился только из холодной голубой луны и горящих углей жаровни. Идаан приняла позу исполнения приказа.

— Тебе не нужна плата за сообщение? — спросил он.

— Я рада уже тому, что ты решил что-то сделать, — ответила Идаан. — Я боялась, что ты отложишь это в сторону до тех пор, пока не станет слишком поздно. У меня, однако, есть вопрос. Если я ее найду, и она — та самая, что я должна сделать?

То есть не должна ли Идаан убить ее, Маати и всех остальных поэтов-новичков, чтобы помешать им добиться своих целей.

«Делай то, что необходимо сделать».

— Ничего, — ответил Ота, чувствуя, что нервы на пределе. — Ничего не делай. В Патае должны быть посыльные. Пошли мне самого быстрого, которого найдешь. Я дам тебе шифр.

— Ты уверен? — спросила Идаан. — Дорога займет много времени, и еще я буду должна послать кого-то к тебе. А потом ждать, пока ты не приедешь в Патай или туда, куда меня приведет след.

— Если ты найдешь ее, пошли мне слово, — твердо сказал Ота. — Ничего не делай против нее.

Идаан криво улыбнулась, он не смог понять ее значение. Ота почувствовал, как в нем вскипает гнев, или, скорее, не гнев, а смертельный страх.

— Я сделаю все, как ты сказал, высочайший, — сказала Идаан. — Я выеду с первым светом.

— Спасибо, — сказал он.

Идаан встала и пошла к аркам. Он услышал, как она задержалась, на мгновение, и вышла. Появились звезды, они мерцали в темноте как драгоценности, брошенные на черный камень. Ота сидел в молчании, пока не понял, что в состоянии идти; тогда он вернулся в свои комнаты. Слуги оставили ему тарелку с засахаренными фруктами, но едва ли он сможет выдержать такую перспективу.

В очаге горел огонь, защищая воздух даже от малейшего холода и заражая его усиками соснового дыма. Летние города всегда слишком боялись холода. Жидкая кровь. Все, жившие южнее Удуна, страдали от жидкой крови. Ота пришел из зимних городов, поэтому он распахнул ставни и дал холоду войти. Он не видел Даната, пока тот не заговорил:

— Отец…

Ота повернулся. Данат стоял в двери, которая вела во внутренние комнаты. На нем была та же одежда, что и раньше, но ткань провисла, как на незаправленной кровати. Глаза Дана покраснели.

— Данат-кя, — сказал Ота. — Что случилось?

— Я сделал так, как ты сказал. Шиия и я пошли в розовую беседку. Только мы двое. И я… я поговорил с ней. Разорвал с ней

— О, — сказал Ота. Он опять подошел к открытому окну и сел на диван перед с огнем. Данат шагнул вперед, на его глазах сверкнули непролитые слезы:

— Моя ошибка, папа-кя. В другом мире я мог бы… Я вел себя неосторожно по отношению к ней. Я ранил ее.